Евреи в армии Андерса

Тип статьи:	Регулярная статья
Автор статьи:	Л.Гроервейдл
Дата создания:	24/10/2025

Польская армия под командованием генерала Андерса была сформирована в 1942 году на территории СССР. В неё вступили 4000 евреев. Там существовали антиеврейские настроения.

Основные сведения об Андерсе

Владислав Андерс (1892, Блоне, Польша — 1970, Лондон) — командующий польской армией на Ближнем Востоке и в Италии во время Второй мировой войны, ставший ведущей фигурой среди поляков-антикоммунистов, отказавшихся вернуться на родину после войны.

После службы в русской армии во время Первой мировой войны, Андерс вступил в вооруженные силы недавно воссозданного Польского государства и сражался с Красной Армией в Русско-польской войне 1919–20 годов.

Воюя как против Германии, так и против Советского Союза в начале Второй мировой войны (сентябрь 1939 года), он был взят в плен советскими войсками и находился в заключении до польско-советского соглашения в августе 1941 года.

Получив разрешение сформировать польские боевые силы на русской земле из бывших военнопленных и депортированных, Андерс вскоре имел 80,000 человек, но он понимал, что у него нет никаких шансов освободить Польшу с Востока с армией под советским контролем.

В результате как польского, так и британского давления Сталин разрешил Андерсу вступить в Иран и Ирак (1942).

Поляки впоследствии отличились в Итальянской кампании, захватив Монтекассино.

Убежденный антикоммунист, Андерс остался в Великобритании после Второй мировой войны.

В 1946 году новое коммунистическое правительство Польши лишило его гражданства. После этого он стал видным лидером польских эмигрантов на Западе.

Ситуация на начало Второй мировой войны

Раздел Польши между Германией и Советским Союзом в 1939 г. заставил сотни тысяч еврейских беженцев искать убежища в Советском Союзе.

Граница между советской и немецкой зонами была открыта до 23 октября 1939 г., а затем закрыта лишь перед евреями. Украинцы, белорусы и русские продолжали переходить на советскую сторону, а немцы — на немецкую.

Многие беженцы погибли, 300–400 тыс. евреев, которые успели бежать из Западной Польши, были поставлены перед выбором: принять советское гражданство или вернуться на прежнее местожительство. Но немцы евреев не принимали и лишь позднее перестали принуждать их к переходу на советскую сторону.

Статус беженца, а вместе с ним и предоставление временного убежища советские власти не предлагали. Тех, кто отважился предпочесть возвращение, советские власти депортировали в глубинные районы СССР за «вероломство».

В июне 1940 г. была арестована большая часть беженцев, а через год ещё тысячи евреев вместе с нееврейскими буржуазными и «ненадежными» элементами из Восточной Польши и аннексированных прибалтийских стран и румынских провинций были сосланы на Крайний Север и Дальний Восток.

После нападения Германии на Советский Союз советское правительство по соглашению с польским правительством в изгнании распорядилось освободить польских граждан из лагерей и мест ссылки (август 1941 г.).

Но освобожденным евреям обычно запрещали вступать в формирующуюся польскую армию, впоследствии покинувшую территорию СССР, так как в декабре 1941 г. бывшим польским гражданам — представителям национальных меньшинств было предоставлено советское гражданство.

Всё же две с половиной тысячи евреев покинули СССР с армией генерала Андерса.

Евреев-«западников» (уроженцев Западной Украины и Западной Белоруссии), принявших советское гражданство, как правило, не брали в советскую армию. Мужчин призывного возраста брали лишь в строительные части; служившие в них не носили оружия.

Начало создания армии

Организационная фаза формирования Польских Вооружённых Сил в Советском Союзе (Polskie Sity Zborjne w ZSSR), известных как «Армия Андерса», началась во второй половине 1941 года.

До конца июля 1941 года польское правительство в изгнании в Лондоне не поддерживало дипломатических отношений с Советским Союзом, осуждая его как оккупанта, вступившего в сговор с нацистской Германией с целью захвата восточных районов Польши во время вторжения в 1939 году.

Даже резкий поворот событий после нападения Гитлера на Советский Союз 22 июля 1941 года не привёл к немедленному потеплению в польско-советских отношениях.

Премьер-министр Польши в изгнании Владислав Сикорский утверждал, что Польша должна искать пути консультаций с Советским Союзом и присоединиться к новой расстановке сил, возникшей в результате вступления Советского Союза в антинацистский лагерь.

Однако поляки настаивали на том, что любое соглашение с Советским Союзом должно быть обусловлено недвусмысленным советским обязательством о том, что Польское государство, которое будет восстановлено после войны, сохранит свои прежние восточные границы, то есть Советский Союз должен был отменить аннексию Западной Белоруссии, Западной Украины и Виленского уезда.

Советы отказались взять на себя любое такое обязательство, в то время как напряженные и изнурительные обсуждения по этому вопросу привели к расколу среди поляков.

Радикальная фракция польских изгнанников — «эндеки», последние из сторонников «санации» Пилсудского, а также меньшинство социалистов — не согласилась бы ни на какую формулировку, в которой восточные границы Польши были подробно не определены.

Однако большинство в польском правительстве в изгнании склонилось к компромиссной формуле, отложившей картографирование восточного сектора на более поздний срок.

Официальное соглашение, подписанное представителями Польши и Советского Союза в Лондоне 30 июля 1941 года, содержало пункт, гласивший: «Правительство Союза Советских Социалистических Республик признаёт утратившими силу советско-германские договоры 1939 года относительно территориальных изменений в Польше».

Главным соображением Сикорского при заключении соглашения с Советским Союзом было ожидание размещения в Советском Союзе польского контингента, который подчинялся бы польскому правительству в изгнании в Лондоне.

Силы, которые полякам удалось собрать на Западе после сентябрьского разгрома 1939 года, были почти полностью потеряны во время кампании во Франции. Поляки придавали большое значение значительному польскому контингенту, вступившему в борьбу с Гитлером бок о бок с союзниками.

После разгрома массы польских граждан оказались в глубине Советского Союза: одни – военнопленные, другие – беженцы, бежавшие от немцев, а третьи – депортированные советскими властями; их число, по оценкам, достигало от одного до полутора миллионов человек.

Польских евреев, бежавших в советскую зону оккупации или проживавших там постоянно, в первую очередь зажиточных людей и активистов еврейских партий, власти депортировали в отдаленные районы Советского Союза.

Всего во внутренних районах Советского Союза оказалось около 350 тыс. польских евреев, депортированных из западных областей страны или бежавших оттуда после начала советско-германской войны.

Значительная часть из них, возможно, даже большинство, были интернированы в советские лагеря для военнопленных, где они испытывали унижения, невыносимые лишения и суровые погодные условия.

Беженцы-евреи, попавшие в восточные районы СССР, сталкивались с антисемитизмом. Особенно тяжело было беженцам из Польши, которые не знали русского языка.

В соглашении, подписанном в июле 1941 года, говорилось:

Правительство Союза Советских Социалистических Республик выражает своё согласие на создание на территории Союза Советских Социалистических Республик Польской Армии под командованием, назначенным Правительством Республики Польша по согласованию с Правительством Союза Советских Социалистических Республик.
Польская Армия на территории Союза Советских Социалистических Республик будет подчиняться в оперативном отношении Верховному Главнокомандованию СССР, в котором будет находиться представитель Польской Армии.

В отдельном протоколе, приложенном к общему соглашению, Советское правительство обязалось немедленно по восстановлении дипломатических отношений «объявить амнистию всем польским гражданам, в настоящее время лишённым свободы на территории СССР как военнопленные, так и по другим уважительным причинам».

По оценкам, число евреев среди польских эмигрантов в Советском Союзе достигало 400,000 человек, что составляло около трети от общего числа. Таким образом, их доля среди ссыльных более чем в три раза превышала долю среди населения независимого Польского государства в межвоенные годы.

Вполне естественно, что преследуемые евреи искали убежища в Советском государстве; их число было бы ещё больше, если бы не препятствия, препятствовавшие массовой эвакуации и бегству в первые недели после начала войны между Германией и Советским Союзом.

Многие из ссыльных евреев были высланы и заключены в жестоких условиях в советских тюрьмах и трудовых лагерях.

Благодаря соглашению между Польшей и Советским Союзом и последовавшему военному соглашению, из тюрем и лагерей были освобождены массы измученных, слабых и больных польских граждан, в том числе евреев; стало возможным формирование польских воинских частей и вооруженная борьба поляков.

Первые польские части — две дивизии и подразделение поддержки — были сосредоточены в армейских лагерях в Саратовском районе Поволжья. Штаб был размещён в Бузулуке, более чем в 100 км от Куйбышева; одна дивизия — в Татищево, другая — в Тоцке.

Командование было поручено генералу Владиславу Андерсу. С открытием польского посольства в Куйбышеве дипломатические отношения между двумя странами нормализовались.

Первый посол Польши в Советском Союзе в военные годы, профессор Станислав Кот, до своего назначения на этот пост занимал пост старшего министра в правительстве в изгнании и считался близким другом и доверенным лицом Сикорского.

Кот и его сотрудники проявили большую инициативу и изобретательность в организации системы консульских учреждений, помогая польским гражданам находить самых отдалённых уголках Советского Союза и оперативно оказывать помощь нуждающимся.

В сети «делегаций», обеспечивавших защиту ссыльных в уездах и республиках по всему Советскому Союзу, евреи также получали должности, пусть и подчиненные.

Несмотря на многочисленные неравенства, следует отметить, что многие евреи действительно получали существенную помощь в рамках польской программы социальной помощи, которая осуществлялась в виде поставок из свободных стран.

Даже на начальном этапе формирования польских вооружённых сил возникли разногласия между польским командованием и советскими властями.

Советы первоначально ограничили призыв 30,000 человек, в то время как поляки требовали гораздо больше и говорили о 150,000 армии.

Тысячи польских офицеров среди военнопленных не удалось найти, в то время как поляки требовали их освобождения для службы в качестве профессиональных и командных кадров, необходимых для формирующейся армии.

Существовали также разногласия по военным и стратегическим вопросам: Советы стремились ускорить и сократить сроки обучения новобранцев и отправлять на фронт отдельные дивизии, в то время как поляки требовали, чтобы новобранцы прошли тщательную подготовку и участвовали в боях только как единое целое.

Эти разногласия, возникшие из-за глубоко укоренившегося взаимного недоверия и расхождения в целях, положили начало разрыву, который в конечном итоге привёл к переброске вооружённых сил генерала Андерса за пределы Советского Союза, а после разоблачений Катынского расстрела – к разрыву дипломатических отношений и далеко идущим событиям, затронувшим польскую нацию и Польское государство.

Еврейские добровольцы и борьба с ними

С самого начала набора тысячи освобождённых еврейских заключённых и ссыльных стекались в сборные пункты, действуя либо по собственной инициативе, либо по приказу.

Для большинства мобилизация означала гарантию повседневного существования и относительное чувство стабильности в условиях войны.

Официальные директивы устанавливали критерии отбора и пригодности к службе в Польских вооружённых силах в Советском Союзе: а) офицеры и унтер-офицеры, ранее проходившие действительную службу; б) рядовые, прошедшие действительную службу; в) добровольцы, прошедшие допризывную подготовку и признанные годными призывными комиссиями.

В первых сформированных подразделениях евреев было очень много; по словам Андерса, порой они составляли 60%, а по словам Кота – 40%.

Резкий приток евреев в Польские вооружённые силы вызывал подозрения и тревогу. В польских источниках встречаются жалобы на то, что русские намеренно освобождали евреев из лагерей раньше всех остальных, чтобы наводнить Польские вооружённые силы «еврейским элементом».

В письме министру иностранных дел Польши в Лондон от 8 ноября 1941 года Кот пишет, что «Советы различными способами задерживали освобождение поляков, которые были в лучшем состоянии здоровья и духа, отправляя вместо них инвалидов и евреев».

Ещё одна жалоба постоянно высказывалась поляками по поводу «национального счёта» с евреями. Сам Андерс начинал каждую встречу с еврейскими представителями и делегациями, а также отдаваемые им приказы, касающиеся евреев, с «напоминания» о том, что поляки имеют серьёзную обиду на евреев за их нелояльное поведение во время оккупации и интернирования в тюрьмах и лагерях.

В своей книге «Армия в изгнании», описывая Польские вооружённые силы, организованные в Советском Союзе, Андерс начинает главу «Евреи в вооружённых силах» такими словами:

Я был очень встревожен, когда вначале большое число представителей национальных меньшинств, и в первую очередь евреев, начали прибывать для зачисления. Как я уже упоминал, некоторые евреи тепло приветствовали советские войска, вторгшиеся в Польшу в 1939 году...

В документах, не предназначенных для публикации или публичного использования, стиль генерала Андерса гораздо резче.

Кот также пишет в своём докладе министру иностранных дел в Лондон, что

поляки испытывают сильную неприязнь к евреям за их поведение во время советской оккупации — их восторженное приветствие Красной Армии, оскорбления, которые они наносили польским офицерам и солдатам, находившимся под советским арестом, предложение своих услуг Советам, доносы на поляков и другие подобные действия.

Этот односторонний отчёт, перечисляющий только ранения поляков и указывающий на них евреям — ранения, в которых евреи были коллективно обвинены, — и полное игнорирование антисемитизма и антиеврейской политики Польши в межвоенный период, в частности, насилия и организованных преследований конца тридцатых годов, были лишь первым в целой серии утверждений, использованных для «оправдания» дискриминации евреев, служивших в Польских вооружённых силах в Советском Союзе.

Ещё одно утверждение, которое повторяется в польских источниках, заключается в том, что евреи, в целом, физически неполноценны и не годятся для активной военной службы.

Вот что писал Кот:

Освобождение польских граждан в соответствии с соглашением было встречено евреями с большим энтузиазмом. Порядочные среди них радовались достижениям Польши, в то время как менее достойные пытались скрыть своё прошлое поведение громогласным отождествлением себя с Польшей. Именно из этих людей хлынул поток вступающих в вооружённые силы. Не зная, чем себя занять, они решили, что служить в вооружённых силах обязательно, и, вступив, почти всегда становились обузой. Их признавали негодными к военной службе или временно откладывали, а тем временем они шумно требовали продолжения работ по оказанию помощи.

Утверждение о «негодности евреев к военной службе», несомненно, имело гораздо более глубокие корни. Среди поляков, и особенно среди профессиональных военных, было распространено мнение, что евреи трусливы по своей природе и не подходят для военной службы или не приносят пользы на поле боя.

Показания евреев, служивших в вооружённых силах генерала Андерса, и тех, кто пытался в них поступить, изобилуют рассказами о том, как многим из них отказали из-за их еврейского происхождения, и рассказывают о грубых несправедливостях по отношению к тем, кому разрешили служить, но отказали в повышении в должности. Эти же показания раскрывают существование двух этапов в процессе набора.

На первом этапе, который длился с момента помилования и начала формирования вооружённых сил до конца 1941 года, было принято большое количество евреев, и они составляли значительную часть сформированных подразделений.

Но те евреи, которые были приняты и оставались в строю на протяжении всей войны, рассказывают, что евреев часто переводили во вспомогательные части и колхозы после преднамеренных «проверок» и переэкзаменовок, или просто увольняли со службы.

На втором этапе, когда набор проводился в нескольких центрах советской Средней Азии, отчисление евреев, согласно этим свидетельствам, было автоматическим: евреи пытались поступить на службу второй и третий раз, и каждый раз получали категорический отказ.

Их физическая подготовка не имела никакого значения для решения; их отчисляли только потому, что они были евреями. Эти отчисления, согласно свидетельствам, лишь изредка основывались на ограничениях или запретах, наложенных советскими властями; однако принцип коллективного отчисления применялся не только к евреям, но также к украинцам и белорусам.

Генрик Данкевич, студент Варшавского политехникума, имевший ассимилированное происхождение, был одним из первых, кто явился на призыв. Его приняли и направили в офицерскую школу. В январе 1942 года командир школы отобрал «двенадцать евреев и одного поляка для видимости» и сообщил им об исключении с курса, поскольку они не подходят на офицерский состав.

Некоторое время спустя их перевели в другое место и снова привели на призывную комиссию. Эта комиссия присвоила каждому из них без исключения категорию «Е», что означало полное непригодность. Данкевич снова попытал счастья в городе Цезарь в Узбекистане, и там ситуация повторилась: всех поляков без исключения приняли, а евреев, украинцев и белорусов – нет.

В конце концов, Данкевич поступил на службу в армию, организованную польскими прокоммунистами в Советском Союзе; он получил офицерское звание и позже воевал в дивизии имени Костюшко.

Ещё один еврей, Михаэль Лихт, по профессии учитель физкультуры и спорта, служивший унтер-офицером в начале Второй мировой войны, во время битвы за Польшу, также явился на вербовочный пункт вместе с несколькими другими евреями, которые, по его словам, были «крепкими как дубы»; все они были дисквалифицированы, признаны физически непригодными.

Лихт пытался записаться во второй раз и был принят, что вселило в него уверенность, что он «наконец-то дошёл». Однако десять дней спустя его уволили со службы вместе со всеми остальными евреями.

Согласно его показаниям, на службу оставляли только врачей-евреев или тех, кто давал польским офицерам взятку в сто долларов. Он также утверждает, что взяточничество польских офицеров происходило совершенно открыто.

Другой свидетель, Феликс Давидсон, инженер по профессии, рассказывает, что не столкнулся с особыми трудностями при поступлении в вооружённые силы генерала Андерса. Он связывает это со своей профессией. Но во время службы у него возникли проблемы: «Я просил разрешения пройти курс механики, но мне отказали, потому что я был евреем. Антисемитизм был весьма явным проявлением в вооружённых силах генерала Андерса».

Саймон Перл, электрик по профессии, также был дисквалифицирован. Он рассказывает, как в городе Фрегана в Узбекистане тысячи евреев, поляков и украинцев пытались поступить на службу:

Здесь воссоздались сцены, знакомые по Польше до войны. Поляков автоматически зачисляли в армию; евреи получали категорию «D» — негодность к действительной военной службе — и даже те, кто уже был принят, исключались по пустякам. Наконец, настала моя очередь предстать перед комиссией; вместе со мной явился Рихтерман, чемпион по плаванию. Нам обоим дали категорию «D»…

Перлу всё же удалось попасть в армию с помощью польского офицера, которого он знал много лет.

Меир Люстгартен, сын крестьян из Западной Галиции, рассказывает:

Меня приняли в армию без каких-либо затруднений. На первом этапе организации многие евреи явились на службу; поначалу их принимали без каких-либо затруднений, и в армии действительно было большинство евреев.
Это, естественно, не понравилось полякам, которые искали способы избавиться от евреев или, по крайней мере, ограничить процент евреев, принимаемых в армию.
Польское командование приказало всем солдатам пройти медицинскую комиссию. На осмотре большинство евреев получили оценку «D» по физической подготовке и были освобождены от службы.
Это произошло в начале зимы 1941/42 года. Мужчины мерзли от холода, но их всё же уволили. Польская армия оставалась свободной от евреев — «юденрайн», как говорили немцы. С тех пор евреев в Польскую армию не принимали; принимали только поляков.

Десятки свидетельств, проверенных автором этой статьи, представляют собой однородную картину. Директивы, якобы определявшие набор личного состава в Польскую армию, не распространялись на евреев и представителей других меньшинств.

Во всяком случае, на более поздних этапах набора не применялись никакие объективные критерии. Фактом является то, что на этих поздних этапах Советы запретили набор представителей некоторых меньшинств, включая евреев.

Но, как видно, этот запрет соблюдался нестрого; будучи открытым для различных толкований, он служил полякам предлогом закрыть двери для евреев.

В любом случае, все согласны с тем, что ограничения, наложенные советскими властями, не распространялись на евреев, уже призванных и служивших в армии. Однако факты свидетельствуют о том, что не только новых солдат-евреев не принимали, но и о систематическом и преднамеренном исключении уже служивших евреев.

В своём письме генералу З. Богуш-Шишко от 30 апреля 1942 года Кот писал:

…евреи снова жалуются на чистку в рядах армии с целью сокращения их численности и на то, что наиболее здоровых увольняют как больных. Необходимо ли это и служит ли это нашим интересам в настоящее время…?

Кем же тогда были евреи, которых всё же приняли в армию в 1942 году или которым удалось остаться в армии, несмотря на препятствия и чистки?

Создаётся впечатление, что принимались врачи и специалисты востребованных профессий, а также лица, пользующиеся поддержкой влиятельных поляков. Евреи, оставшиеся в армии, были теми, кого защищало начальство, или теми, кого просто нельзя было исключить из армии из-за безупречной службы.

Политическая возня вокруг призыва евреев

Основным фактором, определявшим отношение армейского командования к евреям, несомненно, был антисемитизм, глубоко укоренившийся в душах многих поляков. Такое враждебное отношение было особенно распространено среди офицеров и, следовательно, находило отражение в армейской жизни.

В письме, отправленном из Москвы генералу Сикорскому 5 сентября 1941 года, Кот писал (всего через несколько дней после прибытия в Советский Союз):

…Я обсуждал с генералом Андерсом вопрос о евреях. Их обычно принимают в армию по их заявлению; после того как я объяснил ему важность [вербовки евреев] по сравнению с Америкой и другими странами, он пообещал подчеркнуть необходимость поддержания с ними дружеских отношений…»

Кот часто подчеркивал политическое значение призыва евреев. В письме Миколайчику от 11 октября 1941 года он писал: «…в будущем, когда мы будем иметь дело с восточными границами, этот поток еврейских рекрутов будет иметь значительный политический вес, особенно если принять во внимание систематическую ненависть украинцев ко всему польскому…».

В том же письме он отмечает, что «наши люди в Вооружённых силах, особенно такие, как Пстроконский, уже горят желанием ввести в военных учреждениях «numberus clausus» (число призывников).

Дискриминационное отношение к евреям и стремление воспрепятствовать их приёму в Вооружённые силы были свойственны далеко не только определённому «типу» офицеров. Эта линия устанавливалась и определялась высшими должностными лицами как политической, так и военной иерархии.

Я. Климковский, офицер по кадрам генерала Андерса, описал в своих мемуарах встречу на высшем уровне с высшими советскими офицерами и руководителями Польских Вооружённых сил, включая генерала Андерса, на которой был поднят вопрос о евреях.

Встреча состоялась в Генеральном штабе Польских вооружённых сил в Бузулуке в январе 1942 года. Климковский пишет: «Был поднят вопрос о наборе, и по этому поводу генерал Андерс выдвинул странную просьбу не брать в армию представителей национальных меньшинств, прежде всего евреев, а также украинцев и белорусов.

«Jewsiegnie-jew» указал на то, что они являются польскими гражданами, а польско-советское соглашение предусматривало принятие в армию всех граждан Польской Республики. Генерал Андерс затем заметил: «Евреев так много, что они иудаизируют армию, и их приток в армию радикально изменит весь её характер».

Ещё более значимым был разговор Сикорского со Сталиным, состоявшийся в Кремле 3 декабря 1941 года. С польской стороны на нём присутствовали и Андерс, и Кот, а с российской – министр иностранных дел Молотов. Эта беседа стала кульминацией широко разрекламированного визита Сикорского в Советский Союз и была почти полностью посвящена проблемам организации Польских вооружённых сил и их будущему.

Когда Андерс подробно остановился на сложных условиях, в которых осуществлялась эта организация, и было высказано предложение перенести операцию в Персию, где сложились более благоприятные условия, Сталин гневно возразил: «Если поляки не хотят воевать, пусть уходят».

На это Сикорский ответил: «Господин президент, когда вы говорите, что один из наших солдат не хочет воевать, вы меня оскорбляете».

Далее в ходе обсуждения Андерс представил данные о численности войск и их распределении по различным пунктам сбора:

...Я рассчитываю на 150,000 человек, то есть восемь дивизий вместе с армейскими подразделениями обеспечения. Возможно, наших людей даже больше, но среди них также много евреев, которые не хотят служить в армии.
Сталин: Евреи — плохие воины.
Генерал С.: Многие из явившихся евреев — спекулянты или были наказаны за торговлю контрабандой; из них никогда не получится хороших солдат. Такие мне в польской армии не нужны.
Генерал А.: Двести евреев дезертировали из Бузулука, услышав ложное сообщение о бомбардировке Куйбышева. Более шестидесяти дезертировали из 5-й дивизии за день до того, как была объявлена ​​раздача оружия солдатам.
Сталин: Да, евреи — плохие воины.

Похоже, эти три человека нашли общий знаменатель в своей оценке евреев как солдат. Нет сомнений также в том, что Сикорский и Андерс тщательно взвешивали всё, что говорили в ходе беседы со Сталиным, и осознавали всю важность своих слов.

Сам факт предоставления полякам разрешения на создание автономной армии в составе Советского Союза предоставлял им привилегированный статус и власть.

Для многих возможность быть завербованными в Советском Союзе была практически спасением. Поляки сразу поняли, что им предоставлена ​​власть, и это признание усилило их чувство безопасности и влияния.

Поначалу они не осмеливались в полной мере пользоваться своей свободой, опасаясь последствий любого шага, противоречащего советским законам и общепринятым обычаям. Можно предположить, что именно это помешало им с самого начала пресечь поток евреев, стремившихся вступить в армию.

В беседах с советскими офицерами, и в частности со Сталиным, поляки стремились выяснить советскую реакцию на введение ограничений на набор евреев и представителей других меньшинств.

Поляки прекрасно знали, что официально дискриминация евреев в Советском Союзе в то время была неприемлема. Многие, как и правые силы в Европе, предполагали, что между евреями и правительством и власть имущими в Советском Союзе существовал тайный пакт.

Согласие Сталина с оценкой Андерсом и Сикорским евреев и их военных способностей развеяло любые сомнения в сердцах поляков. Советский лидер, в свою очередь, также знал, как использовать откровенность поляков в своих интересах, как мы увидим позже.

Значение советских ограничений на вербовку евреев

Вскоре после переговоров со Сталиным и оперативных консультаций на военном уровне, в конце декабря, советские офицеры связи сообщили руководству Польских Вооружённых сил, что набор в Армию генерала Андерса будет охватывать всех польских граждан польского происхождения, за исключением евреев, украинцев и белорусов, которые на 29 ноября 1939 года проживали на территориях, аннексированных Советским Союзом, и были объявлены советскими гражданами.

30 декабря Андерс отправил телеграмму Коту в Куйбышев, сообщая, что двумя днями ранее полковник Волковыский, старший советский офицер связи, сообщил ему, что «из всех польских граждан, проживающих на Западной Украине и в Западной Белоруссии, в наши Вооружённые силы могут быть призваны только этнические поляки».

21 февраля 1942 года Андерс телеграфировал Сикорскому, что Советы разрешают набор всех польских граждан; на территориях, оккупированных Советами в 1939 году, призывались только этнические поляки.

25 февраля Кот попросил Андерса разъяснить право на набор непольских граждан — предполагалось ли исключить тех, кто родился на оккупированной в 1939 году территории, или речь шла о любом человеке, постоянно проживавшем на этих территориях до начала войны?

На это Андерс ответил: «Советские власти официально сообщили мне, что набор распространяется на всех польских граждан, которые до 29 ноября (1939 года) проживали на территориях, оккупированных немцами [ранее находившихся под контролем Советов]».

Как мы уже отмечали, как руководство Польских Вооружённых сил, так и центральное политическое руководство были заинтересованы в исключении евреев или, по крайней мере, в максимально возможном ограничении их численности в армии.

Советская инициатива, направленная на недопущение еврейских граждан Польши к вербовке, должна была помочь полякам достичь своей цели, поскольку давала им готовый ответ свободному миру: дискриминация была результатом советского принуждения и давления.

Но всё было не так просто. На первый взгляд кажется, что советское ограничение распространялось только на представителей других этнических групп, проживавших на аннексированных территориях на дату предоставления советского гражданства всем жителям этих территорий.

Что касается поляков на аннексированных территориях, то они также стали советскими гражданами, но Советы утверждали, что проявляют исключительную снисходительность и делают необычный жест, разрешая им служить в Польских Вооружённых Силах.

Согласие на это ограничение было равносильно косвенному признанию советской аннексии польских территорий, чему поляки, конечно же, решительно противились. Таким образом, советское ограничение поставило поляков в затруднительное положение, и именно в этом контексте следует рассматривать тревожные вопросы различных польских властей о точном смысле этого ограничения.

Возможно, не случайно Советы выбрали вопрос о наборе в Польские вооружённые силы как способ подорвать юрисдикцию поляков над определёнными категориями польских граждан, проживавших на оккупированных территориях.

Можно предположить, что идея исключения евреев и других национальных меньшинств возникла лишь после того, как Сикорский и Андерс высказали свои антиеврейские высказывания в присутствии Сталина и после того, как они заявили о своих намерениях дисквалифицировать евреев как непригодных для «нашей армии».

Весьма показателен эпизод, произошедший на следующий день после разговора со Сталиным, на ужине, данном Сталиным в Кремле в честь Сикорского и его помощников.

Сикорский вновь поднял вопрос об освобождении военнопленных из советских «трудовых дивизий» и посетовал на слишком медленный и недостаточно комплексный процесс.

Андерс затем заметил, что ему официально сообщили, что белорусы, украинцы и евреи вообще не будут освобождены. «Разве они не польские граждане?» — в гневе спросил он. «Они фактически никогда не переставали быть польскими гражданами, потому что ваши соглашения с Германией аннулированы».

Сталин ответил, игнорируя при этом основной вопрос, заданный Андерсом: «Зачем вам белорусы, украинцы и евреи? Вам нужны поляки, они — «лучшие солдаты».

Был ещё один фундаментальный вопрос, вызывавший серьёзную озабоченность и ставший предметом спора между советскими и польскими властями. В соответствии с советским законодательством жители аннексированных территорий считались советскими гражданами, но согласно соглашению, подписанному между Советским Союзом и Польшей, эти жители являлись гражданами Польши.

Эта двусмысленность неизбежно привела к трениям. 10 ноября 1941 года Кот подал жалобу в Министерство иностранных дел СССР на то, что в Казахстане предпринимались попытки вербовать украинцев, белорусов и евреев в Красную Армию, несмотря на то, что они были гражданами Польши и не подлежали призыву; он также жаловался на то, что польским гражданам, не являющимся этническими поляками, не давали возможности попасть на вербовочные пункты Польских вооружённых сил.

В ответе Министерства от 1 декабря Советы попытались представить своё толкование советско-польских соглашений таким образом, чтобы это не противоречило законодательству о превращении жителей аннексированных территорий в советских граждан.

Признание польского гражданства этнических поляков, проживающих на восточных территориях «свидетельствует о доброй воле и готовности к компромиссу Советского правительства, но ни в коем случае не может служить основанием для аналогичного признания польскими гражданами лиц других национальностей, в частности, украинцев, белорусов и евреев».

Однако в ответе никоим образом не упоминалось право этнических групп восточных территорий служить в Польских Вооружённых Силах.

Естественно, статус, придаваемый еврейской национальности или вероисповеданию в этом контексте, поднимает острые вопросы относительно позиции советского режима и коммунистической идеологии; но, как и во многих других случаях, здесь прагматичные политические интересы взяли верх над идеологическими принципами.

Польское посольство отвергло как это утверждение, так и толкование соглашения, данное советским МИДом. Кот пояснил, что с польской точки зрения все граждане, независимо от этнического происхождения или расы, пользуются равными правами, и это равенство распространяется как на амнистию, так и на привилегию служить в Польских Вооружённых Силах.

Польское законодательство не допускает дискриминации среди своих граждан, и военное соглашение предоставляет каждому польскому гражданину право служить в Польских Вооружённых Силах.

5 января 1942 года МИД СССР ответил, что, изучив аргументы, выдвинутые польским посольством в отношении различных категорий граждан, он не видит оснований для изменения своей позиции. Далее в длинном параграфе «разъяснялось» различие между «оккупацией» и «входом» советских солдат на восточные территории Польши; суть утверждения сводилась к тому, что аннексия территорий была осуществлена ​​«в результате свободного волеизъявления населения этих районов».

Этой переписке между МИД СССР и польским посольством предшествовало заявление военных кругов о том, что определённые категории граждан не подлежат призыву; о каких-либо протестах со стороны военных или гражданских лиц в польском лагере против советских ограничений, введённых в военной сфере, не сообщалось.

Кот подчёркивает, что в беседе со Сталиным 18 марта 1942 года Андерс даже не затронул вопрос об ограничениях на призыв национальных меньшинств.

Документальные свидетельства и свидетельства очевидцев говорят о том, что советские власти, как правило, активно не вмешивались в процесс набора и не требовали строгого соблюдения правил, предусматривающих отказ от некоторых национальных меньшинств.

Советские представители заседали в призывных комиссиях, но лишь в очень редких случаях выясняли этническое происхождение потенциального рекрута; в большинстве случаев они воздерживались от активного участия в работе комиссий.

Одно явление, вызвавшее у русских гневную реакцию, заставило поляков действовать осторожно. Единственным документом, подтверждающим жалобу советских властей на нарушение их директив, является письмо генерала Панфилова, заместителя начальника штаба Красной Армии, адресованное Андерсу.

Письмо начинается следующими словами: «Согласно пункту 4 решения Правительственного Комитета Обороны Советского Союза от 22 декабря 1941 года, граждане польского происхождения, до 1939 года проживавшие на территории Западной Украины и Западной Белоруссии, могут быть призваны в Польские Вооружённые Силы. Граждане любой другой национальности, проживавшие на этих территориях, не подлежат набору».

Далее в письме генерал Панфилов утверждает, что вышеуказанный пункт советского решения был нарушен набором «бежавших советских граждан». После резкого протеста он переходит к списку. В письме Панфилов поимённо называет десять таких «беглецов» и требует их выдачи. Семеро из них, несомненно, евреи, а трое остальных – белорусы или украинцы.

Панфилов завершает письмо просьбой как можно скорее сообщить ему о передаче, чтобы эти люди могли предстать перед судом.

В письме, по всей видимости, речь идёт о лицах, бежавших из «рабочих частей». Жители «западных территорий» (западники), особенно украинцы, считались слишком ненадёжным элементом для отправки на фронт, и поэтому их направляли в мобилизованные рабочие части.

Нам действительно известны случаи побега евреев из этих частей, содержавшихся в тяжелейших условиях, и их переправки на вербовочные пункты Польских вооружённых сил.

Упомянутым лицам было навязано советское гражданство, но, в соответствии с условиями польско-советского соглашения, они всё ещё считались польскими гражданами и теоретически могли поступить на службу в Вооружённые силы генерала Андерса.

Советы, однако, считали их дезертирами из мобилизованных советских частей, с которыми следовало обращаться как с таковыми.

Но, как уже отмечалось, Советы, как правило, не настаивали на том, чтобы набор в Польские Вооружённые силы проводился строго в соответствии с их директивами.

Многочисленные свидетельства евреев, желающих вступить в ряды Вооружённых сил генерала Андерса, и лиц, фактически служивших в Вооружённых силах генерала Андерса, не указывают на то, что кому-либо было отказано в приёме по инициативе советского представителя или из-за проживания на аннексированных территориях.

Более того, не наблюдается никакой разницы в обращении с «законными» призывниками из западных губерний по сравнению с теми, кто, согласно советским директивам, должен был быть отчислен.

В нашем распоряжении имеется список призывников, как поляков, так и евреев, составленный военными в период с 12 по 20 августа 1942 года, то есть незадолго до второго этапа эвакуации из России.

Этот список, уникальный среди документов, найденных в архивах Андерса, показывает, что из 88 евреев, явившихся на военную службу, 65 были дисквалифицированы, а 23 признаны годными к службе; в то же время, из 75 поляков 56 были признаны годными к службе.

В списке также указаны основания для дисквалификации, но ни в одном случае не упоминается, что причиной были советские директивы.

В меморандуме, отправленном 10 ноября 1942 года бундовцами Я. Глицманом и Файнзилбером, эвакуировавшимися вместе с армией Андерса, товарищам в США и Англии, упоминается советский запрет и позиция Польских Вооружённых сил.

Для польских бундовцев того времени была характерна яростная антисоветская позиция в сочетании с лояльностью польскому правительству в Лондоне.

В своём меморандуме Гликсман и Файнзилбер утверждают:

Позиция советских властей в отношении гражданства открыла путь дискриминации евреев со стороны польских антисемитских элементов. Наиболее вопиющим образом это проявилось в вопросе набора в Польские вооружённые силы. Дело в том, что позиция советских властей способствовала исключению из рядов Вооружённых сил тысяч годных к службе еврейских юношей. Однако значительная доля ответственности за сложившуюся ситуацию лежит на польских военных.

Посол Кот, который, как мы видели, придавал политическое значение демонстрациям, выражавшим обеспокоенность положением евреев, действительно проявлял определённую доброжелательность к ним, несмотря на свои многочисленные противоречивые заявления по этому вопросу, и часто занимался вопросами, касающимися польских евреев, проживающих в Советском Союзе.

В телеграмме Сикорскому от 10 апреля 1942 года он писал:

...4. Следует обратить внимание генерала Андерса на то, что систематическая антисемитская политика, проводимая Генеральным штабом, — политика, в которой преуспели некоторые офицеры призывных комиссий, — невольно служит интересам Советов, которые стремятся проводить различие между евреями и поляками, чтобы создать прецедент, который позволил бы им захватить территории на востоке...

Здесь Кот не упоминает о советском запрете и не утверждает, что он связывает руки полякам; напротив, он подчёркивает, что польские офицеры сотрудничают с Советами и выполняют их пожелания, избавляясь от евреев.

Таким образом, очевидно, что советские директивы не оказали решающего влияния на политику и практику поляков в отношении набора.

Советские директивы фактически развязывали полякам руки и служили готовым предлогом, который впоследствии использовался для оправдания перед внешним миром низкого процента евреев в Польских вооружённых силах.

С политической точки зрения цели поляков и Советов были диаметрально противоположны.

Советские стремились подчеркнуть основной политический принцип разграничения слоёв населения на востоке и в других частях Польши, создавая тем самым прецедент для будущего.

Вопрос о том, выполняли ли поляки приказ на практике и препятствовали ли евреям вступать в армию, не особенно беспокоил советские власти, хотя они и опасались возможности дезертирства из своих собственных призывных частей и побега из лагерей.

Русские не придавали значения вербовке евреев из восточных губерний — дело в том, что на более позднем этапе советские власти не вводили никаких ограничений для евреев из различных польских воеводств, существовавших до 1939 года, желающих вступить в ряды польской армии Берлинга, созданной находившейся под влиянием коммунистов организацией «Лига польских патриотов» (Zwiqzek Patriotow Polskich).

Поляки же, напротив, стремились строить свои отношения с Советами на основе взаимных договорённостей; в процессе вербовки они воздерживались от любых решений, которые могли бы иметь политическое значение для будущего территорий. Но они были определённо заинтересованы в том, чтобы отклонить большинство евреев, стремившихся вступить в их ряды, и сократить число уже принятых.

В этом столкновении двух подходов и двух сторон евреи всегда оказывались в проигрыше.

Некоторым было отказано в праве на польское гражданство, равно как и в возможности получения польских документов, материальной помощи, выездных виз из Советского Союза и законного права служить в Вооружённых силах.

Хотя в польских военных кругах существовали некоторые разногласия относительно политического значения советских директив, они с готовностью приняли избирательность, которая была их ключевой чертой, добавив к ней собственную дискриминацию и неприятие.

«Еврейский легион» и «Еврейское подразделение в Колтубанке»

Некоторое время концепция отдельного «Еврейского легиона» в составе Вооружённых сил генерала Андерса в Советском Союзе привлекала внимание как польских, так и еврейских источников.

Эта идея была независимо выдвинута в одно и то же время двумя активистами сионистско-ревизионистского движения в Польше в период между войнами — юристом Марком Каханом и инженером Мироном Шескиным.

Оба были заключены в советских лагерях, освобождены после заключения польско-советского соглашения и сумели добраться до первых вербовочных пунктов Польских Вооруженных сил. Только после встречи они объединились, чтобы попытаться воплотить свою идею в жизнь.

Марка Кахана отправили в концентрационный центр Тоцк. Там он обнаружил, что отношения между поляками и евреями были нестабильными, и время от времени вспыхивали ожесточенные стычки. Именно эта ситуация, по его словам, заставила его осознать необходимость отделения евреев от польских солдат; это, в свою очередь, привело к идее создания «Еврейского легиона» в составе Вооруженных сил генерала Андерса.

Он представил свое предложение генералу Михалу Токажевскому-Карасевичу, командующему этим отрядом в Тоцке и знакомому с ним еще по довоенным временам независимой Польши. По словам Кахана, Токажевский проявил интерес к идее создания еврейского подразделения и пообещал обсудить этот вопрос с Андерсом.

Впоследствии Кахан был вызван в штаб армии в Бузулуке, где встретился с Шескиным, который рассказал ему о встрече с Андерсом, организованной по его собственной инициативе для обсуждения возможности создания еврейского подразделения в составе формируемых Вооружённых сил.

У нас нет материалов, которые могли бы пролить свет на мотивы Шескина, побудившие его выдвинуть это предложение. После войны и Кахан, и Шескин утверждали, что их больше всего волновала потенциальная роль еврейского вооружённого формирования в предполагаемой битве за Эрец-Исраэль.

Кот отмечает, что оба сторонника этой идеи рассматривали планируемое подразделение как силу, которая в конечном итоге должна была выйти на театр военных действий.

Вполне возможно, что Кахан и Шескин, оба активно участвовавшие в сионистско-националистических делах, действительно надеялись, что подразделение в конечном итоге сыграет свою роль в еврейской национальной борьбе, хотя непосредственным стимулом к ​​созданию еврейского подразделения послужили непростые отношения между евреями и поляками в рядах формирующейся армии.

У нас нет письменных материалов, представленных Каханом и Шескиным, и мы не знаем точной даты их совместной инициативы.

Из показаний Кахана и комментариев раввина Розена-Щекача, капеллана вооружённых сил генерала Андерса, близкого друга Кахана и Шескина, складывается впечатление, что их план предполагал сосредоточение всех уже завербованных евреев и тех, кто хотел завербоваться, в одном отдельном подразделении; весь личный состав и офицеры подразделения должны были быть евреями, а поляки должны были занимать только старшие военные и командные должности.

Поскольку обсуждение создания этого отдельного подразделения состоялось незадолго до поездки Сикорского в Москву, а также на основании других данных, можно предположить, что идея впервые возникла в сентябре-октябре 1941 года.

После прибытия Кахана в Бузулук Андерс вызвал Шескина на дополнительную беседу, в ходе которой дал понять, что считает план «Еврейского легиона» по сути политическим и, следовательно, относящимся к компетенции посла Кота.

После этого Кахан и Шескин отправились в Куйбышев на встречу с Котом. Посол отложил решение по этому вопросу до прибытия Сикорского, по-видимому, желая обсудить его с ним.

Некоторое время спустя Кот дал категорический отрицательный ответ. Поляки категорически отвергли предложение о создании отдельного еврейского подразделения в составе своих Вооружённых сил в Советском Союзе.

Каган предполагает, что вопрос о «Легионе» был поднят во время бесед Сикорского со Сталиным и что именно на этом уровне он был отвергнут. Он также предполагает, что противодействие исходило от Сталина, и что Кот не осмелился отстаивать это предложение перед лицом его «нет».

Однако эти предположения не имеют под собой никаких оснований. Трудно представить, чтобы поляки придавали этому предложению такое значение, что сочли нужным поднять этот вопрос во время встречи на высшем уровне со Сталиным.

Из имеющейся информации можно сделать вывод, что поляки не имели обыкновения обсуждать с Советами вопросы, касающиеся состава и внутренней структуры своих вооружённых сил — этот вопрос решался исключительно поляками. Имеющиеся в нашем распоряжении полные протоколы переговоров поляков со Сталиным и его помощниками не содержат ни единого упоминания о предложении создать еврейское подразделение в составе Польских вооружённых сил.

Встречаются упоминания о том, что некоторые поляки, среди которых были Андерс и Кот, приняли к сведению предложение о создании отдельного еврейского подразделения, но нигде не указано, что Советы сформировали своё мнение по этому вопросу или что советские соображения как-либо повлияли на решение поляков.

Таким образом, очевидно, что отрицательное решение было принято польскими властями. Каган утверждает, что некоторые высокопоставленные военные, включая Андерса, поддерживали эту идею, а отказ исходил от Кота; эта версия подтверждается лишь частично.

По всей видимости, некоторые офицеры вооружённых сил генерала Андерса действительно поддерживали эту идею — по ряду противоречивых причин. Но Андерс и Кот сходились во взглядах на этот вопрос и оба сыграли ключевую роль в её отклонении.

Кот рассказывает, что 24 октября 1941 года в посольстве в Куйбышеве состоялось обсуждение этого вопроса с участием представителей еврейской общины (Бунда, несомненно, включая Людвига Зейдмана, советника посольства по еврейским вопросам). Андерс также принимал участие в этом обсуждении и именно он заблокировал создание отдельного еврейского подразделения.

С другой стороны, утверждение Кахана о существовании широкого фронта еврейского сопротивления этому плану в целом верно. По словам Кахана, евреи Бузулука принадлежали к тому, что было состоятельным классом в независимой Польше, и они опасались, что создание «легиона» поставит под угрозу их права на польское гражданство и, возможно, также помешает им вернуть свою собственность после войны.

Судя по всему, в Бузулуке проживало немало некогда богатых и ассимилированных евреев, которые по личным причинам не поддерживали идею отделения.

Бундовцы, имевшие значительное влияние в посольских кругах, заняли категорическую оппозицию этому плану. 16 октября 1941 года один из видных бундовцев, оказавшихся в Советском Союзе, Люциан Блит, направил генералу Андерсу меморандум «относительно плана формирования воинских частей, укомплектованных еврейскими гражданами Польши, проживающими в Советском Союзе».

Блит отмечает, что штаб армии сообщил ему, что численность еврейских новобранцев превышает 9%, то есть превышает долю евреев в населении довоенной Польши.

«Этот факт, который должен был бы удовлетворить каждого истинного патриота, по-видимому, привел к ряду проблем психологического характера среди организаторов и командиров различных частей наших Вооруженных Сил на территории Советского Союза», — жаловался Блит. «Причиной, по-видимому, являются антисемитские настроения, преобладающие в разной степени среди польского персонала».

Блит утверждал, что штабные офицеры стремились направить излишки еврейских добровольцев в рабочие части или создать отдельные еврейские подразделения, чтобы дать выход этим антисемитским настроениям.

Ему сообщили, что эти тенденции получили поддержку нескольких лидеров еврейских общин, принадлежавших к крайне националистической фракции. Блит, однако, утверждал, что, поскольку нацистский режим, поработивший Польшу, стремился к разделению населения по этническому и национальному признакам, создание отдельных еврейских подразделений неизбежно будет истолковано как политическая и моральная победа нацизма.

Польское командование возьмет на себя тяжелую ответственность, и если бы Совет принял решение в пользу создания таких подразделений, он был бы ответственен перед всем миром. Еврейские националисты стремились создать «еврейское гетто в составе Польских вооружённых сил», но это противоречило бы интересам польского правительства и искреннему стремлению жить вместе в гармонии, «которое билось в сердцах масс еврейских трудящихся Польши».

Кот, как обычно, руководствовался и здесь дипломатическими соображениями. Он считал, что создание отдельного подразделения послужит советской цели раздробления и одновременно создаст неблагоприятную обстановку в свободных странах, особенно в Соединённых Штатах.

Кот отмечал, что среди инициаторов и сторонников этой идеи были «представители ревизионистов – жаботинцы, адвокат К. из Варшавы и инженер С. из Вильно, а также… офицеры, известные своими антисемитскими взглядами, как говорят, активно поддерживают идею создания отдельных еврейских подразделений».

По мнению раввина Розена, в вооружённых силах генерала Андерса можно выделить три типа сторонников идеи «Еврейского легиона»: 1) Настоящие друзья, стремившиеся содействовать еврейским национальным устремлениям; 2) Группа офицеров, поддерживавших старый режим и недовольных Сикорским и Андерсом; они надеялись заручиться поддержкой еврейских кругов за рубежом, поддерживая создание «Легиона»; 3) Откровенные антисемиты, желавшие очистить вооружённые силы от евреев с помощью «Еврейского легиона».

Андерс дважды упоминает предложение о создании отдельных еврейских подразделений. В своей книге он писал:

...ряд активистов еврейской общины хотел подчеркнуть еврейскую самобытность. Два видных представителя польского еврейства, Альтер и Эрлих, обратились ко мне с этим вопросом. После многочисленных обсуждений они признали, что их предложение нереалистично, поскольку оно означало бы необходимость создания украинских или белорусских подразделений. Я же считал, что если мы продолжим формирование Польской армии, в неё могут быть включены все граждане без религиозных или этнических различий.

Далее Андерс приводит обширную цитату из письма, полученного от Альтера и Эрлиха, лидеров Бунда. Письмо датировано 31 октября 1941 года, и в нём, по версии Андерса, авторы выступают за единую единую военную организацию, в которой евреи и поляки будут занимать должности на равноправной основе.

«Главной функцией этой армии должно быть ведение вооружённой борьбы за свободную и демократическую Польшу, общую родину всех её граждан...» Андерс интерпретирует это письмо как отступление от прежней позиции авторов и принятие его точки зрения.

Второй раз Андерс поднял этот вопрос на пресс-конференции с польскими журналистами в 1967 году. Он сказал:

Когда мы ещё были в Советском Союзе, несколько еврейских лидеров обратились ко мне с просьбой о создании отдельных еврейских подразделений. Я отказался, потому что, чтобы быть последовательным, мне пришлось бы также создать отдельные украинские и белорусские подразделения, а это было крайне нежелательно в Советском Союзе. Это продемонстрировало бы присутствие евреев, украинцев и белорусов в Польских вооружённых силах в Советском Союзе, а Советы пытались этому помешать.

Конечно, нет никаких оснований утверждать, что Альтер и Эрлих выступили инициаторами создания отдельных еврейских подразделений и что под его влиянием они были вынуждены отказаться от этой идеи.

Кот в своей книге намеренно указывает на каждый неверный шаг своего соперника Андерса; в связи с этим он отмечает, что высказывания генерала об Альтере и Эрлихе «конечно же, не соответствуют истине».

Однако нет оснований предполагать, что Андерс намеренно вводил в заблуждение; вероятно, он просто ошибался. Совершенно не понимая позиций и идеологических различий между основными группами еврейской общественной жизни в Польше, он легко мог приписать лидерам Бунда позицию, которая на самом деле была для них совершенно немыслимой.

Но можно с уверенностью предположить, что утверждение Андерса о его контактах с Альтером и Эрлихом не было чистой выдумкой. В своей книге Андерс восхваляет лидеров Бунда как преданных патриотов польской родины, а в заметке, не предназначенной для публикации, гордится тем, что выгнал этих двух лидеров из своего кабинета.

По всей видимости, Альтер и Эрлих пытались снизить напряжённость между евреями и поляками в вооружённых силах и в связи с этим предложили Андерсу несколько предложений. Андерс, вероятно, спутал это ходатайство с предложением о создании отдельного подразделения, и именно таким образом он пришёл к написанию неверной версии приведённых выше фактов.

Впоследствии Кахан был вынужден отказаться от своего предложения. 29 марта 1942 года он направил Андерсу записку, в которой указал, что политические события требуют пересмотра предложения об отделении.

Оценки еврейских подразделений, представленные Шескиным и им самим, нереалистичны. «Не следует отдавать приоритет специфическим еврейским интересам, — писал он, — поскольку политика Советов, направленная на лишение евреев польского гражданства и воспрепятствование их вступлению в Польские Вооружённые Силы, также направлена ​​на подрыв территориальной целостности Польского государства; такая ситуация требует большего, а не меньшего единства».

В заключение своего заявления Кахан отметил, что отправил аналогичное письмо профессору Коту в Куйбышев. И действительно, Кот упомянул в телеграмме, отправленной им в Министерство иностранных дел Польши в Лондоне 25 марта 1942 года, что Кахан письменно уведомил его об отзыве своего предложения о создании отдельных еврейских подразделений, «поскольку Советы теперь запрещают евреям служить в Польских вооружённых силах, и они, вероятно, воспользуются позицией ревизионистов и используют её для подкрепления своих требований».

В своих подробных показаниях Кахан не упоминает ни письмо, которое он отправил Андерсу, ни заявление, которое он передал Коту.

С другой стороны, в послесловии к книге раввина Розена «Крик в пустыне», опубликованной в 1966 году, он заявил о «Еврейском легионе»: «...если бы эта попытка увенчалась успехом, она изменила бы всю еврейскую историю». Это утверждение является сильным преувеличением, не имеющим ничего общего с реалистичной оценкой.

С другой стороны, Кот в письме, отправленном раввину Розену в 1951 году утверждал: «Проблему нереализованного Еврейского легиона я знал лучше, и сегодня я считаю, что он бы полностью затонул в советских лагерях, и ни один из них не добрался бы до Польши или Палестины».

Помимо попыток создания всеобщего «Еврейского легиона», существовало несколько местных временных соглашений, согласно которым евреи были сосредоточены в специальных подразделениях.

Д. Кац, опытный электротехник, рассказывает в своих показаниях, что случайно наткнулся на такое резервное подразделение, состоящее из представителей свободных профессий (врачей, инженеров, юристов и т. д.).

Он добровольно записался в Янги-Юл и в мае 1942 года предстал перед медицинской комиссией; его дисквалифицировали как еврея, в то время как «искалеченным, кривым, горбатым и одноглазым полякам» были присвоены категории годности, позволяющие им служить в армии.

Однако, поскольку он был квалифицированным инженером, ему не отказали сразу, и он был направлен в роту гражданских специалистов, которая действовала под военным прикрытием.

Описание условий, царивших в подразделении, Кацем крайне мрачно. В подразделении насчитывалось около шестидесяти человек, «все из которых были первоклассными и надёжными как по возрасту, так и по профессии», в то время как большинство офицеров были грубыми поляками, которые непрестанно демонстрировали свой преднамеренный и оскорбительный антисемитизм.

Подразделению не выдавалось достаточного количества продовольствия, и солдаты постоянно страдали от голода. Им не выдавали ни одеял, ни одежды, ни исправных палаток, и им буквально приходилось спать на земле. Никто не заботился о том, чтобы они были экипированы хотя бы в той же мере, что и кадровые солдаты.

И никто не знал, что планируется для подразделения: когда один из солдат спросил старшего офицера дивизии, ему, по словам Каца, ответили, что «придётся провести испытания, проверить дипломы, некоторых отпустят, а для остальных мы поставим две палатки и позволим им медленно чахнуть от голода».

Кац с горечью отметил, что подразделение было создано с учётом того, что «армия должна защищать интеллигенцию», особенно ввиду того, что нацисты систематически ликвидировали интеллигенцию на оккупированной территории, эта «защита», однако, была равносильна пыткам.

В конце июня 1942 года подразделение было расформировано. Десять или двенадцать человек были приняты в ряды армии, а остальные — «неимущие, измученные мужчины, отсидевшие в лагерях и тюрьмах за лояльность Польше и хватавшиеся за армию, как утопающие за соломинку, — были разбросаны по всему миру».

Еврейским подразделением, которое действительно добилось определенной известности, был Еврейский батальон, дислоцированный в Колтубанке (деревня, расположенная недалеко от Тоцка, которая была центром набора в профессиональные части, такие как бронетанковые войска).

Каган утверждает, что подразделение в Колтубанке было создано как образец — или как небольшой местный предшественник — для более широкого плана создания «Еврейского легиона».

Кахан рассказывает, что к нему обратился полковник Леопольд Окулицкий с предложением о создании батальона, состоящего из солдат-евреев, которых уже призвали в армию; ему сказали, что если этот эксперимент окажется успешным, можно будет сформировать дополнительные подразделения.

Было проведено специальное совещание, чтобы объяснить причину создания подразделения, и полковник Ян Галадык, польский офицер и преданный друг евреев, вызвался принять командование еврейским подразделением. Кахан добавляет, что это предложение было необычным жестом со стороны Галадыка.

Поскольку командование батальоном, как правило, поручалось офицеру младшего звания – майору. Каган также утверждает, что отношения между евреями и поляками внутри подразделения были нормальными.

Однако даже по его словам эта идиллическая картина несколько омрачалась тем фактом, что перед переводом из Тоцка в Колтубанку с еврейских солдат сняли форму и отправили в Колтубанку в лохмотьях и без снаряжения.

Кахан склонен рассматривать это как единичный эпизод, результат злого умысла одного польского офицера, еврея-отступника, который таким образом пытался продемонстрировать свою враждебность к евреям; он не считает это доказательством существования определённой политики, проводимой польским военным командованием.

Кахан утверждает, что всё было наоборот: эксперимент с Колтубанкой удался, и что Кот несёт ответственность за то, что Колтубанка не была продолжена, как планировалось.

Однако описание Кахана полностью противоречит описанию раввином Розеном общих обстоятельств создания батальона и условий в Колтубанке. Следует напомнить, что раввин Розен был тесно связан с первоначальными сторонниками идеи «Легиона» и благословил и поддержал этот план.

Также следует отметить, что д-р Кахан публично выразил своё согласие с раввином Розеном в послесловии к своей книге. И всё же, по словам раввина Розена, еврейский батальон был сформирован и отправлен в Колтубанку в конце октября 1941 года, то есть значительно раньше, чем было принято решение не принимать предложение о создании еврейского легиона.

По словам раввина Розена, ещё до создания батальона солдаты-евреи в Тоцке были в срочном порядке уволены из армии, что явно продемонстрировало антисемитизм поляков. Всех солдат собрали, и офицеры, которые, по словам автора, только что освободились из советских лагерей, отдали приказ «всем исповедующим Моисееву веру» выступить вперёд. Этот метод изгнания евреев из Тоцка привлёк внимание Кота, и он выразил своё недовольство им в одном из своих рапортов.

По словам раввина Розена, способ создания батальона напоминал не что иное, как геттоизацию. Когда раввин Розен выразил полковнику Галадыку протест по поводу такого унизительного обращения – акта, который поставил под угрозу жизнь раввина – Галадык оправдал свои действия, заявив, что евреи «могли бы жить счастливее в бараках гетто, чем жить вместе с антисемитами и гитлеровцами». После протеста офицеры попытались оправдать эту систему.

По словам раввина Розена, еврейские солдаты были измучены до перевода в Колтубанку. Им, например, выдали слишком тесные ботинки, и многим солдатам пришлось ходить босиком. А сама Колтубанка, после Тоцка, по словам раввина Розена, была всего лишь заменой небольшого гетто (Тоцк) на «большое гетто» численностью около 1000 человек.

В свете тревожных новостей из Колтубанки Окулицкий послал раввина Розена «уладить там дела…». По словам раввина Розена, Окулицкий считал, что всё происходящее там – дело рук самих евреев, а не проявление антисемитизма в армии.

Раввин Розен обнаружил, что еврейское подразделение находится в крайне низком моральном состоянии и боевой готовности.

Еврейским солдатам пришлось рыть собственные подземные блиндажи в твёрдой, как камень, земле при температуре ниже 40 градусов Цельсия. Его первой задачей было похоронить множество погибших там евреев.

Военная кухня, которой управляли поляки, часто «забывала» или просто отказывалась выдавать солдатам-евреям регулярные пайки.

Все офицеры подразделения были евреями, но батальоном командовал польский капитан-антисемит.

Полковник Галадык действительно находился в Колтубанке, но в качестве командующего военной базой, а не еврейским подразделением. Раввин Розен подтверждает, что Галадык проявлял доброжелательное отношение к евреям. Но он прибыл в Колтубанку не по своей воле; как сторонник Пилсудского, он был «сослан» туда людьми Сикорского.

Евреи постоянно страдали от рук своих польских «товарищей по оружию»: «Еврейским солдатам запрещалось проходить по улицам, где располагались польские лагеря... Если еврейский солдат из Колтубанки появлялся там... он подвергался как физическому, так и моральному унижению в самой худшей антисемитской форме».

По словам раввина Розена, название «Колтубанка» стало синонимом «еврейского гетто» — в армейском штабе одно лишь упоминание Колтубанки вызывало циничные улыбки, а среди евреев это воспринималось как подтверждение их унижения.

Известия о Колтубанке действительно доходили до зарубежных стран. Раввин Розен утверждает, что информация была опубликована в свободных странах, но не уточняет, как именно эта новость передавалась и когда она появилась. Однако нам известны последствия, начиная с публикации информации о Колтубанке, из телеграммы, отправленной Сикорским из Лондона в штаб Польских Вооружённых Сил в Советском Союзе 19 марта 1942 года.

Генералу Андерсу был задан вопрос, был ли «Еврейский легион когда-либо создан или существовал в то время» в составе Польских Вооружённых Сил в Советском Союзе; ответ был запрошен ответной телеграммой.

Ответ, отправленный 22 марта за подписью генерала Богуша-Шишко, гласил: «Докладываю, что в Польских Вооружённых Силах в Советском Союзе никогда не было и нет сейчас Еврейского легиона».

Версия Кота о Колтубанке была включена в отчёт, который он направил Сикорскому за период с сентября 1941 года по 13 июля 1942 года. В этом отчёте он жалуется на отказ армии принять любые предложения посольства, якобы потому, что посольство руководствовалось политическими соображениями, а армия обязана была держаться подальше от политики.

На самом деле, утверждает Кот, армия предоставляла широкие возможности для весьма сомнительных политических инициатив, при этом прикрываясь своей аполитичностью:

«Политика антисемитизма [была принята] в чрезвычайно суровой форме и применялась, прежде всего, в Тоцке, месте дислокации Шестой дивизии и центре резерва.
После обсуждения с несколькими ревизионистами, мечтавшими о Еврейском легионе и пользовавшимися популярностью и влиянием в армейских кругах на родине, было решено отделить евреев и объединить их в особые подразделения. Это было осуществлено самовольно 7 октября — по приказу молодого офицера: «Евреи, выйти из строя».
Затем еврейский персонал был отправлен в Колтубанку и передан под командование офицера, известного своими антисемитскими взглядами.
Впоследствии евреев также выводили из других подразделений, изолировали или массово увольняли, не делая различий между неблагонадежными элементами и теми, чье увольнение вызвало бы бурю протестов, которая могла бы лишь навредить польской дипломатии.
Один из старших офицеров Генерального штаба горячо отстаивал эту систему, объединявшую интересы антисемитов с амбициями ревизионистов.

Нет сомнений, что Кот подчеркивал сотрудничество ревизионистов с антисемитами не просто случайно. Кот считал, что ревизионисты заручились поддержкой и содействием режима Санации, а этот режим был ему отвратительным.

В результате он использовал любую возможность, чтобы связать ревизионистов с антисемитами, которых, по его мнению, можно было найти в основном среди сторонников Санации.

Однако, даже если мы решим игнорировать тенденциозные комментарии Кота, мы всё равно должны отвергнуть апологетические заявления Кахана.

Описание Колтубанки как частичной, или первой стадии, реализации более широкого плана создания Еврейского легиона несостоятельно; оно не имеет никакого отношения к истинной картине суровой реальности, раскрытой в книге раввина Розена и в свидетельствах другие.

Остаётся ответить на один вопрос: что в конечном итоге случилось с еврейским батальоном в Колтубанке? Раввин Розен утверждает, что, когда Польские вооружённые силы, находившиеся в Советском Союзе, были переброшены в Среднюю Азию в мае и июне 1942 года, «гетто в Колтубанке было автоматически ликвидировано», и большинство евреев, а также еврейский персонал других подразделений были уволены из армии.

Но небольшому числу удалось остаться в составе Вооружённых сил в Советской Азии до августа 1942 года, когда они были эвакуированы вместе с остальной армией [в Иран]. Раввин Розен не упоминает, сколько евреев из Колтубанки смогли остаться в армии, и не указывает, в каком подразделении они служили в Средней Азии.

Однако у нас есть дополнительные показания, касающиеся последних этапов существования еврейского батальона в Колтубанке. Меир Люстгартен (чьи показания цитировались ранее) рассказывает:

Ближе к концу зимы 1942 года мы все покинули лагерь и были перевезены поездом в город Гусар на границе Узбекистана с Афганистаном.
Через несколько недель после нашего прибытия прибыл также батальон еврейских солдат из деревни Колтубанка. Когда еврейских солдат вывели из рядов Польской армии в Тоцке, польское командование решило, что они избавили армию от евреев, что они исчезнут.
Они никак не могли ожидать, что эти несчастные евреи, изгнанные из армии, достигнут уровня выше, чем поляки на службе. Поляки были поражены, увидев евреев в форме Польских Вооружённых Сил, стройно и слаженно марширующих, все выглядели подтянутыми, хорошо одетыми и маршировали под песни, которые были у них на устах.
Похоже, что положение еврейского батальона в Колтубанке значительно улучшилось со временем. Перемены к лучшему, вероятно, произошли вместе с общим улучшением положения Польских Вооружённых Сил в 1942 году; это также стало результатом отставки их командира-антисемита и передислокации.

С улучшением материальных условий росло и стремление еврейских солдат продемонстрировать свои способности, и возник своего рода «еврейский патриотизм подразделений». Именно здесь проявился позитивный потенциал еврейских подразделений, способных к самостоятельному развитию в составе Польских Вооружённых Сил.

Показания Люстгартена показывают, что утверждение раввина Розена о ликвидации батальона до эвакуации в Среднюю Азию не имеет под собой никаких оснований. Но из показаний Люстгартена невозможно определить, проводилась ли в Колтубанке чистка батальона, как это было в других подразделениях Польских Вооружённых Сил.

Люстгартен рассказывает, что даже в Гусарах предпринимались попытки нанести ущерб батальону, но к тому времени еврейское подразделение уже стало сплочённым организмом и умело постоять за себя.

Люстгартен продолжает:

Вскоре после прибытия Еврейского батальона в Гусары меня тоже направили туда инструктором, и я почувствовал себя странно.
Вокруг меня были длинноносые лица семитского типа; солдаты открыто разговаривали на идише, а по вечерам собирались вместе и пели еврейские народные песни — и всё это в обстановке польской армии.
Это были не те евреи, которых я знал по еврейским улицам стран диаспоры. Присмотревшись к ним внимательнее, я понял, что страх и опасения, свойственные еврейской диаспоре, не обязательно свойственны евреям в целом.
Именно тогда я начал верить, что евреи станут хорошими солдатами, когда почувствуют себя свободной нацией.

По словам Люстгартена, Еврейский батальон был эвакуирован поездом в Красноводск на Каспийском море. Оттуда солдаты отплыли в порт Пехлеви в Персии, прибыв туда незадолго до Песаха 1942 года.

В Иране Еврейский батальон был расформирован, поскольку британцы отказались перебросить отдельное еврейское подразделение в Эрец-Исраэль.

Кот, со своей стороны, сообщает, что ему не известна дальнейшая судьба Еврейского батальона в Колтубанке.

Приказы Андерса о евреях

Далее, описывая намерения военного командования создать «Еврейский легион» и отдельные еврейские подразделения, Кот писал:

Генерал Андерс пресек эту вредную тенденцию после дискуссии в посольстве 24 октября (1941 г.) с участием представителей различных фракций еврейской общины.
14 ноября он издал весьма дальновидный приказ об обращении с евреями в вооружённых силах. Однако в Тоцке он столкнулся с очень сильным сопротивлением; затем он издал дополнительный приказ, содержащий несколько политически щекотливых пунктов.
Его заявление о «расчёте» с евреями на родине сразу же стало широко известно в свободных странах, и командующий Польскими вооружёнными силами стал считаться врагом евреев.

Два приказа, на которые ссылается Кот, находятся в наших архивах. Первый приказ был отдан в Бузулуке 14 ноября, а второй, также из Бузулука, датирован 30 ноября 1941 года.

Первый приказ Андерса дал четкое определение положения евреев в Вооруженных силах и правил обращения с ними. Общие указания, содержащиеся в приказе, должны были строго соблюдаться и выполняться; как командиры, так и рядовые солдаты должны были проводить «ясную, последовательную и недвусмысленную линию» в отношении евреев.

Он также просил положить конец «слухам и ложным обвинениям, которые возникают за нашей спиной о якобы существующем антисемитизме в армии», слухам, которые, как утверждал Андерс, исходят из иностранных источников.

В тексте приказа Андерс прямо заявил, что евреи имеют те же права и обязанности в отношении военной службы, что и все остальные польские граждане.

В Вооружённых Силах с ними следовало обращаться «так же искренне и с той же теплотой», как и со всеми остальными военнослужащими, и оказывать им «такую ​​же степень доверия», как и всем остальным.

Во избежание недоразумений он изложил основные директивы, регулирующие набор военнослужащих на действительную службу в Вооружённых Силах. Согласно этим директивам, немедленному набору подлежали: офицеры, младшие офицеры, имеющие профессиональные навыки, рядовые, прошедшие действительную службу, и добровольцы, прошедшие допризывную подготовку и признанные годными призывной комиссией.

Всех остальных следовало направлять в южные республики Советского Союза, где будет проходить регистрация резервистов.

Всё это он изложил в опровержение клеветнических утверждений о том, что евреи сталкиваются с трудностями при приёме в армию. «Приказываю всем своим подчинённым командирам неустанно бороться с любыми проявлениями расового антисемитизма».

Необходимо также объяснить солдатам, что Польша всегда придерживалась принципов демократии и толерантности, и любое отклонение от этих принципов недопустимо. Евреи получат то же самое.

Законы, действующие в отношении всех поляков; решительные меры против него следует применять только «когда он не умеет с гордостью носить форму солдата Польской Республики и забывает, что является польским гражданином».

Этот приказ, воплощающий в себе чёткое и убедительное изложение позиции Андерса по целому ряду ключевых вопросов, несомненно, оказал бы решающее влияние на процедуру набора и отношения в Вооружённых силах.

Из комментариев Кота по этому поводу и из формулировки первоначального приказа ясно, что именно Андерс отдал приказ, а не Сикорский, как утверждает палестинский еженедельник «Ѓагана», опубликовавший второй приказ Андерса.

К сожалению, этот авторитетный и чёткий приказ недолго оставался единственным заявлением Командующего Польскими вооружёнными силами в Советском Союзе по этому вопросу. Примерно через две недели был отдан второй приказ. Формулировка этого приказа и его общий тон фактически свели на нет всё позитивное, что было в первом приказе.

Второй приказ начинается со ссылки на предыдущий. В первом официально излагалось политическое кредо верховного главнокомандующего по еврейскому вопросу, которое он не хотел, чтобы его подчиненные неверно истолковали.

«Я хорошо понимаю причины антисемитских проявлений в рядах Вооружённых сил»; это была реакция на нелояльное, а порой и враждебное поведение польских евреев в 1939–1940 годах.

«Поэтому меня не удивляет, что наши солдаты, эти пламенные патриоты, относятся к этому вопросу столь серьёзно, тем более что они подозревают, что наше правительство и Вооружённые силы намерены игнорировать опыт прошлого. С этой точки зрения наша защита евреев может показаться непонятной, исторически неоправданной и даже аномальной».

Однако, пояснил Андерс, нынешняя политика польского правительства, тесно связанная с политикой Великобритании, диктовала необходимость благосклонного отношения к евреям, поскольку последние пользовались значительным влиянием в англосаксонском мире. Солдаты должны понимать, что в интересах польского правительства нельзя провоцировать евреев, поскольку любой антисемитизм может повлечь за собой суровые последствия.

«Поэтому я рекомендую разъяснить нашу позицию подразделениям с должной осмотрительностью и особо предупредить горячих и вспыльчивых», что отныне любые проявления борьбы против евреев полностью запрещены, а виновные в ней будут сурово наказаны.

«Однако после того, как битва закончится и мы снова будем сами себе хозяевами, мы решим еврейский вопрос так, как того требуют высокий статус и суверенитет нашей родины, а также простая человеческая справедливость».

Различия, а точнее, полярные различия, между двумя приказами настолько очевидны, что крайне сложно понять, как один человек мог издать оба документа в течение коротких двух недель.

Но противоречия и колебания в приказах Андерса становятся более понятными при сравнении публичных заявлений Андерса с теми, что он делал на закрытых встречах со Сталиным или писал для приобщения к своему личному делу.

Кот утверждал, как мы уже отмечали, что отказ Андерса от первого приказа и его общей направленности был обусловлен давлением со стороны командования 6-й дивизии, дислоцированной в Тоцке.

Мы не можем быть уверены в достоверности этой версии, поскольку знаем, что Кот был склонен с подозрением относиться к командованию Тоцка, которое он считал собранием политических соперников, состоящим из сторонников Пилсудского.

Однако не может быть никаких сомнений в том, что резкий поворот в формулировках и содержании приказов Андерса был вызван критикой со стороны друзей и подчиненных в его армии. Нет также сомнений в том, какая из версий отражает истинные чувства и взгляды Андерса.

В первом приказе Андерс утверждал, что антисемитизма в Вооружённых силах не существует, и что враждебные силы злонамеренно обвиняют поляков в ненависти к евреям; поэтому полякам следует быть бдительными и ответственными в своём поведении.

Из второго приказа следует, что антисемитизм действительно имел место, и Верховный главнокомандующий понимал его причины. На этот раз он не требовал безоговорочного пресечения любого проявления антисемитизма, а лишь просил сдерживать горячие головы и не допускать актов насилия.

В первом приказе неприятие антисемитизма было функцией фундаментальной установки, вытекающей из конституционных и идеологических основ Польского государства, в то время как во втором – противодействие антисемитизму было лишь политической стратегией, вызванной сиюминутными обстоятельствами, и истинный расчёт поляков наступит тогда, когда они будут свободны действовать по своему усмотрению на своей освобождённой родине.

Кот отметил, что второй приказ Андерса попал за границу и дал Верховному главнокомандующему дурное имя. Однако тот факт, что первый приказ Андерса был столь радикально изменён под влиянием друзей и подчинённых, свидетельствует о том, что враждебность к евреям не была исключительной чертой Верховного главнокомандующего.

Наоборот: многие военнослужащие не заняли бы позицию в защиту евреев даже из соображений целесообразности. Дело в том, что антисемитизм был всеобщим и широко распространённым явлением в вооружённых силах, и все свидетели-евреи, независимо от их взглядов, образования или положения, свидетельствуют об этом; это доказывает, что даже лицемерный подход второго приказа остался на бумаге и не был принят вооружёнными силами.

Так, некоторые свидетельства говорят о попытках обуздать антисемитизм «сверху», но эти попытки оказались тщетными. М. Кахан отмечает в своих показаниях, что антисемитские проявления усиливались по мере роста уверенности поляков в себе и чувства собственной власти, по мере консолидации сил, приобретения снаряжения и улучшения условий.

Это означает, что антисемитизм в Вооружённых силах не только не снизился, но и стал ещё сильнее. Один из свидетелей, врач, утверждает, что «антисемитизм выражался в унижениях и нанесении телесных повреждений».

Другой свидетель утверждает, что антисемитское отношение к евреям выражалось, среди прочего, «в частых и необоснованных требованиях выполнять физическую работу, оскорблениях, а также в том, что жалобы евреев не расследовались и не устранялись, и никаких мер против них не принималось».

Однако справедливо отметить, что в различных подразделениях были командиры и офицеры, которые действительно пытались защитить евреев, находившихся под их командованием, и которые, несмотря на трудности, относились к ним с порядочностью и товариществом.

Еженедельник «Ѓагана Эшнаб», издаваемый в Палестине Либенштейном (Элиэзером Ливне), опубликовал второй приказ Андерса в номере от 28 июня 1943 года. В то время подразделения вооружённых сил генерала Андерса находились в Эрец-Исраэль, и публикация приказа вызвала резкую реакцию еврейской общины.

«Представительство польского еврейства» (Reprezentacja iydostwa polskiego) с офисом в Палестине состояло из представителей всех сионистских партий (за исключением ревизионистов) и партии Агудат Исраэль.

Они расценили приказ Андерса как декларацию, которая «неизбежно приведёт к усилению антисемитских тенденций, а не к их ослаблению», и обратились по этому вопросу к премьер-министру и министру национальной обороны Сикорскому.

«Представительство» указало, что приказ прямо противоречит официальным и обязывающим заявлениям польского правительства в Лондоне, и спросило, намерено ли правительство предпринять какие-либо шаги и какие выводы оно предполагает сделать в связи с этим приказом.

Письмо Сикорскому было отправлено 5 июля 1943 года, в тот самый день, когда Сикорский погиб в авиакатастрофе недалеко от Гибралтара.

В конце июня 1943 года Ян Станчик, лидер Польской социалистической партии и министр правительства в изгнании в Лондоне, посетил Эрец-Исраэль, а 1 июля встретился в Тель-Авиве с делегацией «Представительства».

На встрече секретарь «Представительства», доктор Абрахам Штупп, поднял вопрос о приказе Андерса: «...Я должен поговорить об очень болезненном. У меня перед глазами документ генерала Андерса, в котором он излагает свою позицию относительно антисемитских настроений в вооружённых силах».

В этот момент Станчик прервал Штуппа и сказал: «Я знаком с содержанием». Доктор Штупп продолжил, изложив свою интерпретацию значения приказа. Затем Станчик ответил:

Мотивы Андерса при отдаче приказа, возможно, были не такими уж плохими, как кажется. Учитывая преобладающие настроения, он пытался объяснить позицию, которая встретила сопротивление. Он сделал это неудовлетворительно. Андерс всего лишь солдат, а не политик. Политик сделал бы это иначе и лучше. Нет причин превращать это в международную проблему. Я знаю, что, когда это станет известно за рубежом, поднимется шумиха по поводу антисемитизма в Польских Вооружённых силах, и это, в свою очередь, может вызвать ещё более резкую реакцию со стороны поляков...

Позже, отвечая на вопрос, Станчик сказал: «Я не хочу отрицать и признаю, что антисемитские настроения преобладают среди населения, вернувшегося из России, и в Вооружённых силах. Я с болью это констатирую, но этот факт не может быть изменён указом...»

12 июля 1943 года, то есть менее чем через две недели после встречи Станчика и делегация «Представительства», «Представительство» получило письмо из польского консульства в Тель-Авиве.

В письме говорилось, что в ходе беседы между министром Станчиком и генералом Андерсом генерал категорически отрицал существование такого приказа и «утверждал, что текст поддельный».

Станчик добавил от себя: «Я убеждён, что это продукт враждебной пропаганды, направленной на разрушение отношений между поляками и евреями».

Среди документов, включённых Котом в его книгу, опубликованную в Лондоне в 1955 году, был, как мы видели, второй приказ Андерса. Хотя Кот действительно в то время вёл борьбу с генералом, немыслимо, чтобы он включил в свою книгу поддельный документ.

Стоит отметить, что Андерс в своей книге предпочёл не упоминать приказ, хотя на встречах с евреями продолжал утверждать, что это подделка. 19 сентября 1943 года в доме польского генерального консула в Тель-Авиве, доктора Х. Розмарина, состоялась встреча Андерса с делегацией «Представительства».

Во время обсуждения инженер Аншель Рейсс намекнул, что «вооружённые силы были предупреждены не заниматься антисемитскими выходками, при этом было подчёркнуто, что расчёт с евреями произойдёт после их возвращения на родину».

В этот момент Андерс прервал его и сказал: «Мне известно, что какая-то газетёнка опубликовала приказ, якобы исходящий от меня, в котором излагается то, что вы только что сказали. Я даже не хочу обсуждать этот вопрос. Это подделка, никакого приказа такого рода никогда не существовало».

Польские источники продолжали выражать обеспокоенность критикой, вызванной публикацией приказа. Генеральный консул Польши в докладе министру иностранных дел в Лондоне (дата не указана) отметил, что в связи с волнением, вызванным публикацией в «Эшнабе», он счёл нужным организовать встречу своего заместителя Вебера с Ицхаком Гринбаумом.

На встрече Вебер повторил утверждение, что приказ никогда не отдавался, и Гринбаума попросили помочь успокоить волнения. После консультаций с другими должностными лицами Еврейского агентства Гринбаум согласился предпринять шаги в соответствии с просьбой Генерального консула.

Одновременно он попросил доктора Розмарина написать ему письмо, подтверждающее, что «документ, опубликованный «Эшнабом» и о котором он (Гринбаум) слышал полгода назад, никогда не был опубликован».

Ещё один резонанс прозвучал на встрече в Лондоне 13 января 1944 года между преемником Сикорского на посту премьер-министра Станиславом Миколайчиком и двумя еврейскими представителями: доктором Шварцбартом, членом Национального совета в Лондоне, и доктором Тартаковером из Всемирного еврейского конгресса.

На встрече Шварцбарт рассказал о том, что происходит в вооружённых силах, и процитировал приказ Андерса. Миколайчик указал ему, что Андерс прямо заявил, что приказ является подделкой.

На это Шварцбарт ответил: «Да, я знаю. Однако есть свидетели, в том числе министры, которые боролись против приказа в момент его издания. Нам известно, что в одной из телеграмм приказ был назван подделкой. Я не возражаю против того, чтобы сделать такое заявление для внешнего использования, но внутри страны никто не должен ожидать, что я поверю в подделку».

Премьер-министр промолчал и через некоторое время сказал: «Я займусь и этим вопросом».

Очевидно, что антисемитизм был общей чертой Польских Вооружённых сил; он коренился в традициях прошлого, а также в идеологии и политических концепциях Польши в межвоенный период.

Различные слои польского общества не были достаточно проницательны, чтобы критически взглянуть на собственную историю, и не могли осознать, насколько разрушительную роль антисемитизм играл во внутренней жизни Польской республики и как он служил средством проникновения разрушительного нацистского влияния под видом антисемитизма.

В Советском Союзе во время Второй мировой войны евреи и поляки контактировали гораздо активнее, чем в самой Польше, где евреи были отделены от местного населения стенами гетто; в таких иммиграционных центрах, как Лондон, евреев было лишь немного, и отношения там, как правило, строились на формальных попытках общения, лишенных элементов спонтанности и откровенности.

Однако политическое руководство было чувствительно к пагубным последствиям антисемитизма и демонстрировало вполне понятную степень осознания негативной реакции на ненависть поляков к евреям со стороны общественного мнения свободных стран и влиятельных еврейских кругов на Западе.

Однако, поскольку их отношение к этому вопросу было неоднозначным и диктовалось целым рядом тактических соображений, неудивительно, что периодические «трещины» в их поведении и высказываниях обнажали их истинные чувства.

Не следует также забывать, что эндеки, пользовавшиеся уважением в широкой коалиции в Лондоне, считали ненависть к евреям одним из основополагающих элементов своих идеологических и политических взглядов. И, как мы уже видели, антисемитизм был особенно распространён среди офицеров вооружённых сил, и эта позиция, несомненно, также нашла отклик в их рядах.

Эвакуация вооружённых сил генерала Андерса из Советского Союза

Полная эвакуация вооружённых сил генерала Андерса из Советского Союза стала результатом напряжённости и подозрений, сопровождавших все отношения между поляками и советскими властями.

Эвакуация также в немалой степени была результатом разногласий и соперничества, существовавших среди самих поляков.

Согласно оперативному соглашению, подписанному польскими и советскими генералами, поляки должны были обучать новобранцев поэтапно, отправлять их в бой подразделениями не менее дивизии и подчиняться Верховному советскому командованию.

Польские генералы, возможно, не в полной мере осознавали значение обязательств, предусмотренных этим соглашением.

В любом случае, различные политические и военные эшелоны польского руководства стремились сформировать крупную армию, которую можно было бы отправить в бой как единое целое в состоянии полной боевой готовности, поскольку они считали, что решение об использовании своих сил должно приниматься только после взвешивания всех факторов с точки зрения польских политических интересов.

Ближе к концу 1941 года Советы потребовали отправки части польских войск на фронт. Поляки ответили, что ещё не завершили боевую подготовку.

По своему обыкновению, Советы применили весьма действенную форму давления: они издали приказы об ограничении поставок продовольствия и снаряжения вооружённым силам генерала Андерса, а также ясно дали понять полякам, что не потерпят длительного пребывания на советской территории невоюющей армии.

Таким образом, создалась невыносимая ситуация, и обе стороны были вынуждены искать решение.

В Вооружённых силах ссыльным и освобожденным из лагерей действительно требовалось определенное время для восстановления сил и прохождения военной подготовки перед началом действительной службы.

На начальном этапе солдаты сильно страдали от суровых климатических условий временных лагерей в Поволжье. Во время визита Сикорского в Москву поляки обратились к Сталину с просьбой разрешить перебросить войска в более умеренный регион.

В качестве нового места дислокации был выбран Узбекистан. Однако внезапный переход к теплому климату и региону, охваченному эпидемиями, спровоцировал массовые эпидемии среди новобранцев. Узбекистан также находился далеко от генеральных штабов и центров принятия политических решений.

Предложение об эвакуации части Вооружённых сил из Советского Союза было впервые высказано Сикорским во время беседы со Сталиным. Реакция Сталина была крайне резкой, но в конечном итоге он дал согласие на эвакуацию 25,000 человек в качестве подкрепления для польских войск на Западе.

Тем не менее, Сикорский выступал против эвакуации всех войск из Советского Союза; его основная концепция заключалась в том, что польские солдаты должны участвовать в битве за освобождение Польши на всех фронтах и ​​со всех направлений.

Он считал советский фронт первостепенной важности, особенно потому, что тот факт, что поляки сражались на стороне Советов, стал бы козырной картой в неизбежном торге о восточных границах. Британцы, со своей стороны, настаивали на полномасштабной эвакуации, чтобы Польские Вооруженные Силы могли укрепить свои слабые места.

Нет сомнений, что Советы не были не в курсе этих соображений; с помощью преднамеренной хитрости они обошли польские политические инстанции и установили прямой контакт с Андерсом и его офицерами, эксплуатируя тем самым крайнюю амбициозность командующего.

Со временем Андерс добился положения, независимого как в своей военной, так и в политической деятельности. Андерс щеголял этой независимостью перед Котом в России; он также, по-видимому, пользовался поддержкой польской оппозиции в Лондоне, которая видела в нём потенциального соперника Сикорского.

Советы наконец решили избавиться от Польских вооружённых сил, которые теперь считали политической помехой. Они планировали создать вместо них другую польскую армию, на этот раз под эгидой польских коммунистов в СССР; эта армия стала бы надёжной опорой Советов не только в решении проблем с границами, но и в обеспечении будущей формы правления в Польше.

Не совсем ясно, кто на самом деле выдвинул идею полной эвакуации – Андерс или Советы. В любом случае, Андерс принял предложение, не дожидаясь подтверждения из Лондона. У Андерса были на то свои причины.

Можно предположить, что он опасался за физическое существование своей армии в условиях, в которых она действовала в Советском Союзе, и рассматривал эвакуацию как средство спасения и возможность получить обширную военную базу. Можно также предположить, что он не хотел, чтобы силы были разделены на мелкие подразделения.

Ведь наличие крупных и сплочённых сил служило гарантией его личного положения. Важнейшим фактором, по-видимому, была его ошибочная оценка того, что Советский Союз не сможет дать отпор нацистам, а вывод его людей из Советского Союза означал бы их вывод из района, который, по его мнению, был обречён на захват.

Были предприняты попытки получить советское разрешение на продолжение вербовки даже после эвакуации на основе подписанных соглашений с польским правительством в Лондоне, но советские власти наотрез отказались.

Эвакуация позволила СССР прекратить благотворительную деятельность посольства и приступить к созданию польской политической и военной силы на советской территории, опираясь на горстку польских коммунистов и их сторонников.

Поляки в Лондоне и люди Андерса, по-видимому, считали, что Советам никогда не удастся привлечь поляков на свою сторону, и что польские силы, которые служили бы интересам Советов, не могут быть созданы, так же как ни один предатель или квислинг не поднял голову в Польше во время немецкого завоевания.

Со временем стало ясно, что они жестоко ошиблись, и их ошибка имела роковые последствия для будущего Польши.

В течение двух этапов эвакуации около 114,000 поляков, солдат и гражданских лиц, покинули Советский Союз; советские власти согласились разрешить семьям солдат и некоторым группам гражданского населения, таким как дети, эвакуироваться вместе с солдатами.

В ходе первой эвакуации, в марте-апреле 1942 года, было эвакуировано около 44,000 человек (31,500 солдат и 12,500 гражданских лиц).

На втором этапе эвакуации, в августе-сентябре 1942 года, более 70,000 военнослужащих и гражданских лиц покинули Советский Союз (около 45,000 военнослужащих и более 25,000 гражданских лиц).

Как уже отмечалось, транспорты следовали по железной дороге в порт Красноводск на Каспийском море, а оттуда – в Пехлеви (Иран). Таким образом, Польские Вооружённые Силы в Советском Союзе, созданные по приказу польского правительства в изгнании в Лондоне, прекратили своё существование.

Польские Вооружённые Силы в Советском Союзе так и не достигли размеров, задуманных поляками. Росту численности препятствовали препятствия, созданные Советским Союзом, такие как сокращение поставок вооружения и материалов, а также неблагоприятные климатические и санитарные условия.

Очевидно, сами поляки препятствовали вступлению в армию представителей национальных меньшинств. Численность войск, составлявшая 34,000 человек в декабре 1941 года, выросла до 66,000 человек в марте 1942 года. На самом последнем этапе, непосредственно перед эвакуацией, был проведен дополнительный спешной набор. В общей сложности из Советского Союза было эвакуировано 72,000 человек из Вооружённых сил генерала Андерса.

Амнистия и призыв позволили многим из заключённых стать свободными солдатами, из условий запустения и крайней нужды получить условия, обеспечивающие их основные потребности; эвакуация означала возможность спасения и выхода в свободный мир.

Когда стало известно, что гражданским лицам и родственникам военнослужащих будет разрешено присоединиться к эвакуации, огромный поток людей двинулся из самых дальних уголков Советского Союза к пунктам выхода на юге.

Теперь мы рассмотрим количество евреев среди эвакуированных и отношение поляков к евреям и их обращение с ними на разных этапах эвакуации. Согласно еврейским источникам, среди них было около 6000 евреев, а один источник называет около 3500 солдат и 2500 гражданских лиц.

Около тысячи еврейских детей, известных как «Ялдей Тегеран» («Дети Тегерана»), были перевезены вместе с большим лагерем эвакуированных детей. В общей сложности евреи составляли около 5% эвакуированных солдат (5% рядового состава и 1% офицеров) и около 7% гражданского населения.

На первом этапе эвакуации около 700 еврейских гражданских лиц достигли Ирана. Польские власти утверждали, что Советы позаботились о том, чтобы никто из лиц, на которых распространялось советское гражданство, не смог покинуть страну, и таким образом заблокировали эмиграцию гораздо большего числа евреев.

Однако, похоже, что как минимум в одном случае НКВД, курировавший транспортировку, заставил поляков взять с собой группу евреев, которым было отказано в призыве.

Во время пути, и даже после прибытия в Иран, эти евреи подвергались физическому и психологическому насилию со стороны польских офицеров, которые командовали ими, но твёрдо решили не допустить их к службе. Этот случай стал известен в свободных странах, и Ицхак Шварцбарт расследовал его в Лондоне.

Шапиро, репортёр U.P., сообщил об инциденте в американскую прессу, и после публикаций было проведено расследование.

Старший офицер, отвечавший за транспортировку, подполковник Пстроконский, описал, как еврейская группа была добавлена ​​в транспорт:

...2/ По дороге, если мне не изменяет память, это было 25 марта 1942 года, мы обнаружили, что советские власти добавили к нашему транспорту пять вагонов с гражданскими лицами, почти все евреи. По моим спискам, их было 330 человек, включая несколько детей. Нам не сообщили о сцепке этих вагонов. Произошло следующее: на одной из станций мы обнаружили, что вагоны были прицеплены и что они едут с нами...

В отличие от этого, капитан Довгяло, который нес прямую ответственность за этих евреев и против которого было выдвинуто большинство обвинений, утверждает, что в дополнительных вагонах находилось 300 человек, девяносто процентов из которых были евреями. Среди них, утверждал он, были маленькие дети (допризывного возраста), а также люди пожилого возраста, но большинство были молодыми мужчинами. Еврейский источник описывает этот эпизод следующим образом: «Перед тем, как первые подразделения Польской армии покинули Россию, то есть 22 марта 1942 года, 300 евреев категории А, прошедших обследование в советской медицинской комиссии, поскольку Польский комитет больше не функционировал, были отправлены военкоматом [советским военным министерством] в место дислокации дивизии. Однако [поляки] приказали им вернуться в пункты отправления. Некоторые из евреев обратились в НКВД с просьбой о помощи. Вмешательство, в свою очередь, потребовало от польских властей, почему этим людям не выдают форму и почему их депортируют обратно. Польские власти ответили, что у них недостаточно вагонов для их перевозки. НКВД немедленно предоставил вагоны, и, столкнувшись с этим, [поляки] перевезли их в Персию, не выдав им форму. В порту Пехлеви всем евреям без формы объявили, что они свободны. Несколько евреев обратились к британским властям с просьбой вмешаться, и только по приказу британских властей все они были переодеты и призваны в армию. Сам Андерс и его заместитель генерал Богуш-Шишко проявили интерес к эвакуации евреев. 31 июля Андерс, Богуш-Шишко и советский представитель, генерал Жуков, подписали протокол, в котором определялось, какие евреи могут быть включены в число эвакуируемых. В пункте 1 этого документа говорится, что родственникам военнослужащих, проживавших на Украине и в Белоруссии и имевших гражданство, отличное от польского, будет разрешено покинуть страну только в том случае, если они смогут доказать наличие близкого родства с военнослужащими Польских Вооружённых Сил в Советском Союзе. В пункте 2 говорится, что должны быть представлены отдельные списки членов семей, проживающих на Украине и в Белоруссии и не являющихся поляками, а также должно быть предоставлено заверение военного командования, подтверждающее подлинность списков. В пункте 3 говорится о запрете эвакуации советских граждан, даже если они вступили в брак с польскими военнослужащими, находясь в Советском Союзе.

Естественно, сам факт согласия Андерса подписать такой документ вызывает вопросы. Однако на практике Андерс пошёл ещё дальше, чем того требовала формулировка документа. На встрече с несколькими раввинами и работниками еврейской общины, а также в записке, отправленной в Лондон, Андерс утверждал, что советское правительство «согласилось на эвакуацию близких родственников только тех евреев, которые служили в частях, ныне дислоцированных в Советском Союзе». Другими словами: Андерс заблокировал эвакуацию родственников тех солдат, которые уехали на первом этапе, утверждая, что это соответствует желанию Советского Союза. Андерс также проигнорировал тот факт, что евреи, проживавшие в западных губерниях и не получившие советского гражданства, имели право, с советской точки зрения, уехать так же, как и любой другой польский гражданин. В своих встречах с евреями и в отчётах, отправляемых в Лондон, Андерс продолжал утверждать, что любая попытка обойти советские директивы поставит под угрозу всё эвакуационного проекта. С другой стороны, он заявил, что у него нет причин препятствовать попыткам евреев получить разрешение на выезд от Советов и что поляки будут соблюдать эти разрешения.

Группа активистов Бунда, получивших рекомендацию Кота об эвакуации, встретилась с Андерсом и попросила объявить их поляками для целей эвакуации. Андерс «категорически отклонил» их просьбу. Члены Бунда рассказали, что все, кто заявил о своей иудейской вере, были исключены из списка эвакуируемых 9 августа 1942 года. С другой стороны, те евреи, которые объявили себя католиками, действительно уехали.122 Кстати, интересно отметить, что Еврейское агентство вмешивалось в дела польских властей, чтобы позволить этим «марранам» восстановить свою еврейскую идентичность, даже находясь в Иране.

Во многих случаях советские офицеры принудительно вмешивались и заявляли, что не будут участвовать в польской политике дискриминации. Один офицер НКВД заявил, что готов разрешить эвакуацию любого еврея.

Он смог предоставить двух свидетелей, которые подтвердили, что он не относится к категории лиц, навязанных советским гражданством. Благодаря активным усилиям нескольких евреев была организована встреча генерала Жукова с Богуш-Шишко для разъяснения советских ограничений на эвакуацию евреев. Согласно еврейскому источнику, Жуков пожаловался Богуш-Шишко: «Генерал, почему вы говорите евреям, что мы затрудняем им выезд? Разве вы не знаете, что мы фактически не проверяем списки, что мы закрываем глаза на происходящее и что с нашей точки зрения не имеет значения, кто едет – Иван, Пётр или Рабинович?» На встрече Жуков также представил упомянутый выше протокол и продемонстрировал, что польская интерпретация еврейских семейных отношений не соответствует положениям подписанного документа.

В письме Коту Богуш-Шишко описал столкновение с Жуковым и заявил, что Жуков согласился на соглашение, согласно которому два свидетеля должны были подтвердить польское гражданство данного лица, но возложил ответственность за достоверность заявления на польских командиров. Бундовцы в своей меморандуме сообщают, что Богуш-Шишко, приведя ряд других аргументов, признался им, что поляки знали о возможности эвакуации максимум 70 000 человек, и поэтому опасались, что евреи могут занять необходимые полякам места, и поэтому пытались всеми возможными способами оттеснить евреев.127 В архивах профессора Кота сохранились отчёты и опросы наблюдателей и офицеров связи, направленных посольством в эвакопункты различных дивизий. Якоб Хоффман, офицер связи, прикомандированный к Шестой дивизии, писал в своём отчёте: «Обстановка во время составления эвакуационных списков была такова, что даже после того, как евреям объяснили, кто несёт ответственность за эти жёсткие директивы и почему они были отданы, они всё равно не поверили объяснениям.

Настроение, царившее не только среди солдат, но и среди офицеров определённых категорий, было почти радостным по поводу запрета включать в список представителей национальных меньшинств». Хоффман также сообщает, что ему рассказали об одном командире, который гордился тем, что не включил ни одного еврея в подготовленный им список эвакуируемых.

Офицер связи, руководивший эвакуацией Пятой дивизии, Витольд Миштовт-Чиз, представил подробный и гневный отчёт о своих усилиях по организации эвакуации группы евреев. Согласно докладу, он составил список родственников военнослужащих, подлежащих эвакуации согласно директивам, однако подполковник Дудзирисский, руководивший эвакуацией части, исключил из списка польских граждан представителей следующих меньшинств: 1) татар по национальности и мусульман по вероисповеданию; 2) евреев-отступников, выдававших себя за католиков и поляков; 3) ассимилированных евреев, значившихся в переписи как поляки; 4) небольшую группу евреев, заявивших о своей еврейской национальности. Автор доклада утверждал, что большинство из них принадлежало к рабочей интеллигенции и включало ветеранов армии, сирот военнослужащих, солдат-инвалидов и польских промышленников; «многие из них могли бы претендовать на права, заработанные ими своими усилиями на благо польского дела». Миштовт-Чиз обратился к штабу армии с просьбой о вмешательстве.

Проблема татар была немедленно решена: их восстановили в списке. Оставалось решить проблему отступников и евреев, которых насчитывалось 52 семьи (всего 122 души). Генерал Богуш-Шишко выступал за включение всех отступников в список эвакуируемых. Епископ Йозеф Гавлина, высший религиозный авторитет в вооружённых силах, опубликовал заявление от имени отступников, в котором отметил, что расовые концепции чужды Римско-католической церкви. Тем не менее, подполковник Дудзинский стоял на своём и отказался вернуть имена в список. Миштовт-Чиз также обвиняет того же Дудзинского в том, что тот же Дудзинский вывел из эвакуационного поезда пятьдесят евреев, хотя они имели полное право находиться в составе. Миштовт-Чиз приходит к выводу, что была допущена несправедливость по отношению к польским гражданам, имевшим полное право уехать в Иран. Офицер связи при штабе, инженер Анджей Енич, составил подробный обзор ситуации, в который включил несколько предложений политического характера. Он отметил, что большое количество евреев находилось в местах, где составлялись списки эвакуируемых и где собирались потенциальные эвакуируемые. Эти евреи были возмущены тем, что их право на эвакуацию игнорировалось, в то время как других привозили издалека и включали в эвакуацию; польские солдаты, напротив, были возмущены тем, что евреи, казалось, находились рядом, в то время как их собственные семьи были далеко. Енич в своем докладе отметил, что «поведение некоторых военнослужащих, действовавших антисемитски во время эвакуации, способствовал созданию отвратительной атмосферы; он также отметил, что многие евреи демонстрировали «агрессивное и враждебное» отношение. Енич рассказал о своих усилиях по включению евреев в списки и сообщил, что в ряде случаев он получал поддержку от невоенных элементов. Однако его действия принесли лишь незначительные результаты. Енич ясно заявляет, что «эвакуация евреев из Советского Союза была непопулярна среди польской общественности и армии и была ограничена самым минимумом, в соответствии с позицией советских властей». Енич завершил свой обзор следующими комментариями: «Международные еврейские круги, конечно же, будут действовать по совету наших евреев, озлобленных тем, что так мало людей получили возможность уехать, и возложат всю вину на поляков. Что касается интересов польского государства, неважно, будет ли вина возложена на гражданских или военных — посольство, генеральный штаб или штаб дивизии. Весьма вероятно, что советские власти попытаются представить дело в невыгодном для польских интересов свете, и сделают это в контексте конфликта за восточные территории. Советская пропаганда будет утверждать, что польские власти не хотели принимать евреев, и снабдит их соответствующими пропагандистскими материалами. Раздобыть их не составит труда. Приведу в пример телеграмму, отправленную комиссаром по делам эвакуации при Пятой дивизии епископу Гавлине в Янги-Юл, в которой говорилось, что Вооружённые силы «применяют расистскую тактику». Поэтому я считаю единственно правильным подходом принятие единого фронта всеми непосредственно участвовавшими в эвакуации элементами и информирование всех, кто должен знать об эвакуации, только об одной версии: ограничения на выезд евреев были введены только в связи с абсолютным запретом, наложенным советским правительством.

При необходимости мы сможем предоставить соответствующие материалы для подтверждения этого заявления. Все отчёты, содержащие неблагоприятные подробности эвакуационной кампании, следует рассматривать как совершенно секретные, чтобы они не попали в чужие руки. Антисемитское поведение некоторых офицеров, раздутое до максимальных масштабов, следует объяснять действиями отдельных лиц, за которые ответственные за эвакуацию не могут быть привлечены к ответственности. Совершенно очевидно, что состав эвакуационных списков, обращение с евреями во время эвакуации и небольшое количество еврейских солдат и гражданских лиц среди эвакуированных – всё это способствовало раскрытию свободному миру антиеврейской дискриминации и крайнего антисемитизма, практиковавшегося многими поляками.

По еврейским оценкам, было эвакуировано 3500 еврейских солдат; по данным Андерса – 4000. Даже если принять польскую цифру за верную, это приводит нас к поучительному выводу. До конца 1941 года Советы не чинили препятствий вербовке евреев; более того, согласно польским источникам, происходило прямо противоположное: Советы намеренно направляли большое количество евреев в вербовочные пункты, и в результате они составили сорок процентов от первоначального набора, а некоторые утверждают, что даже больше. Если предположить, что Польские Вооружённые силы насчитывали около 40 000 человек к концу 1941 года, то число евреев составляло не менее 10 000. Когда советские власти начали вводить ограничения на набор из числа национальных меньшинств, они, по словам Андерса, также пытались распространить эти ограничения на уже существующие части войск. Андерс утверждает, что резко возражал против советских властей по этому вопросу, утверждая, что закон не может иметь обратной силы, и советские власти были вынуждены принять его позицию. Если всё это правда, возникает вопрос: куда исчезли все евреи, которым, по всем данным, было разрешено оставаться в армии? Ответ не вызывает сомнений: помимо ограничений, наложенных советскими властями, и дисквалификации поляками новобранцев, должна была иметь место радикальная чистка существующих подразделений.

Нет оснований приписывать отдельным офицерам политику дискриминации при составлении эвакуационных списков. Посольство стремилось смягчить экстремизм Вооружённых сил и включить в списки больше евреев, в частности, наиболее известных еврейских лидеров. Как мы видели, усилия посольства привели к разочаровывающим результатам, поскольку открытое соперничество между Вооружёнными силами и политическими силами послужило, по крайней мере, одной из причин.

Некоторые офицеры предпочитали вести себя в грубой антисемитской манере, что фактически делало ситуацию ещё более суровой, чем было заявлено, и лишь немногие открыто выступали против дискриминации и пытались вмешаться в меру своих возможностей.

Вполне возможно, что НКВД, желая поссорить поляков, стремилось использовать в своих пропагандистских целях процветавший среди них безудержный антисемитизм. Однако можно также предположить, что даже если бы эти обстоятельства не были связаны с советскими ограничительными постановлениями, русские вряд ли позволили бы полякам осуществлять свои махинации, приписывая их советским властям. Естественно, как и на более ранних этапах, во всех случаях пострадали и были ранены евреи.

Здесь следует кратко упомянуть о «дезертирстве» евреев из вооружённых сил генерала Андерса, хотя это и не является предметом данной статьи и заслуживает отдельного, самостоятельного исследования. Во время дислокации сил в Эрец-Исраэль дезертирство достигло массовых масштабов. По словам Андерса, из 4000 человек дезертировали 3000. Можно предположить, что главной причиной было сильное желание стать частью новой еврейской общины в Эрец-Исраэль после горького опыта пребывания в Советском Союзе и в условиях полной осведомлённости о событиях в оккупированной Польше. Более того, антисемитизм и дискриминация в армии Андерса во время набора и позднее во время службы также оказали влияние на решение дезертировать. Мы не можем определить индивидуальный вес каждого фактора в окончательном решении и не знаем, что в конечном итоге склонило чашу весов, но разумно предположить, что оба фактора сыграли свою роль и побудили многих к решению дезертировать.

В своих мемуарах и других заявлениях Андерс утверждал, что понимает мотивы тех евреев, которые хотели остаться в Эрец-Исраэль. По этой причине он не хотел применять силу для возвращения дезертиров и даже не организовывал их поиски. Это утверждение, высказанное Андерсом спустя годы, хотя в целом и верно, не является всей правдой. На встречах с представителями еврейской общины в Эрец-Исраэль Андерс утверждал, что дезертирство евреев не нанесло существенного ущерба Силам, поскольку он неизбежно потерял бы в боях как минимум столько же. Однако он считал, что подобное бегство, скорее всего, повлияет на будущие отношения между поляками и евреями. Андерс стремился остановить волну дезертирства, используя различные методы убеждения; некоторые еврейские элементы также выступали против массового дезертирства еврейских солдат, опасаясь за будущее евреев Польши после войны. Стоит отметить, что Андерс подчёркивал, что тысяча еврейских солдат, оставшихся в польских войсках, сражались храбро и не менее доблестно, чем все остальные солдаты, проделавшие долгий путь из Советского Союза через Ближний Восток к месту ожесточённых сражений за Монте, продолжая таким образом свою борьбу.

См. также

• Польша
• Военная служба
• Вторая мировая война

Литература

• Yisrael Gutman, Jews in General Anders’ Army In the Soviet Union, Yad Vashem Studies, Vol. XII, Yad Vashem, Jerusalem, 1977 pp.

Источники

• Jews in General Anders’ Army In the Soviet Union by Yisrael Gutman - Yad Vashem
• Władysław Anders Polish officer - Encyclopaedia Britannica

Уведомление: Предварительной основой данной статьи был перевод статьи Исраэля Гутмана «Jews in General Anders’ Army In the Soviet Union» на сайте Яд ва-Шем, который в дальнейшем изменялся, исправлялся и редактировался.